Он сказал:

– Послушай меня, Торгрим конунг, повелитель снежныхравнин… поговорить с тобой хочу.

Конунг отозвался:

– Говори, если хочешь, Эйстейн скальд. Только, самвидишь, нету у меня нынче охоты ни к твоим песням, ни к сагам о давнихвременах.

Скальд сказал:

– Я слыхал от людей, будто ты, конунг, прошлой веснойпотерял младшего сына. И с тех-то пор, говорят, и огонь хуже горит в твоемочаге, и пиво не бродит в котлах, и у мяса не тот вкус…

– Истинно так, – отвечал конунг. – Зачемтрогаешь мою рану, скальд?

Эйстейн помолчал, потом вытащил из-за пазухи серебряныйбраслет и показал его конунгу.

– Не расскажет ли он тебе о чём-нибудь?

Торгрим долго разглядывал блестящую змейку…

Наконец сказал:

– Любой кузнец мог бы сделать подобное, не только мойсын.

Эйстейн спрятал браслет. Сходил туда, где лежала егопостель, и принёс Торгриму шахматы, вырезанные из морёного дуба и моржовогоклыка.

– Тогда, может, эти шахматы окажутся разговорчивее,конунг?

На сей раз Торгриму хватило одного-единственного взгляда:

– Где ты взял это, скальд?

Эйстейн ответил:

– Мне подарил их Нидуд, вождь племени ньяров. Я гостилу него на празднике Йоль, и он многим раздавал тогда такие подарки. А его дочьБёдвильд носила на руке кольцо, точь-в-точь как те, что я видел у жён твоихсыновей. А откуда попали к Нидуду все эти вещи, про то спрашивай его сам. Ясказал тебе всё, что знаю.

Долго не произносил ни слова безрадостный Торгрим конунг. Итолько к вечеру, когда погасли на юге бледные отсветы солнца, а сыновья,Слагфильд и Эгиль, возвратились с охоты, он вновь подозвал к себе Эйстейна. Онсказал:

– Я хочу спросить тебя, скальд, почему ты решилповедать мне о том, чего коснулись твои глаза?

Нидуд – могущественный вождь. Навряд ли ему понравится твояпоездка сюда…

Эйстейн ответил:

– Браги, Бог стихотворцев, влил в мои уста божественныймёд, и оттого-то мои мысли текут немного не так, как у тех, кто этого мёда непробовал. Брось меня в оковы, и я открою рот лишь затем, чтобы вырваться насвободу… Мало нравится мне, конунг, когда соловья заставляют петь, посадив егов железную клетку. И даже если поёт он руками, а не языком!

Осели и рассыпались сугробы, вздулась и забурлила тихаяречушка, падавшая в море недалеко от двора конунга ньяров.

И вместе с молодой травой, разодетые так, что любо-дорогобыло взглянуть, явились, перевалив через горный хребет, долгожданные сваты. И сними Рандвер.

Нидуд встретил их радостно. Переговорил со сватами и велелготовиться к весёлому пиру. А пока пир собирали, приказал позвать к себе дочь.

Бёдвильд вошла, и сердце забилось, как морская птица,упавшая на камни со стрелой в белом крыле…

Нидуд улыбнулся её волнению. Он сказал:

– Скоро покинешь меня, Бёдвильд. Придется мне видетьтебя реже, чем я привык.

Она ответила и с удивлением услышала собственный голос:

– Я не хочу покидать тебя, отец мой конунг… вели мнеостаться!

Многие девушки говорят так на пороге замужества. Нидудпривлек её к себе:

– Знаю, любишь меня. Рандвера будешь любить ещёсильнее. Он в золото оденет тебя с ног до головы.

Бёдвильд отчаянно замотала головой:

– Не отдавай меня, отец!

Конунг почувствовал просыпавшийся гнев – так бывало всегда,когда его воля встречала сопротивление. Он-то думал, она поблагодарит его иуйдет, стыдливо краснея, опуская счастливые глаза!.. Он проговорил терпеливо:

– Ты блага своего не понимаешь. Трюд ведь тожеупиралась, совсем как ты, когда её везли ко мне в дом.

Бёдвильд вдруг спросила его:

– А моя мать?..

Нидуд ответил, начиная сердиться уже всерьёз:

– Твою мать я не больно-то спрашивал! И не понимаю, скакой это стати я должен спрашивать тебя! Я сказал – ты услышала! И можешьидти!..

Бёдвильд прошептала:

– Я умру у Рандвера, как она умерла у тебя…

Нидуд оттолкнул её прочь. Поднялся и загремел так, что вуглу звякнули серебряные чаши:

– Таково моё решение! И я не хочу знать, что ты там ещёдумаешь!

И вышел, и дверь хлопнула. Бёдвильд слышала, как он кричална кого-то во дворе. Она даже не заплакала – стояла неподвижно, закрыв глаза.Рабыни пугливо косились на неё, неслышно снуя туда и сюда.

Волюнд, изувеченный её родичами, посаженный ими нацепь, – Волюнд и тот однажды её пожалел…

Скади-лыжница, дочь горного великана, принуждена былавыбирать мужа, видя одни только ноги нескольких женихов. И хоть всем сердцемстремилась Скади к светлому Бальдру, а пришлось ей стать женою сурового Ньёрда,Бога моря и кораблей…

– Фрейя!.. – тихо говорила Бёдвильд, глядя втёмное небо, лишённое звёзд и луны. – Помоги, услышь меня, Богиня любви…

Быть может, где-то там, за этими тучами, и впрямь скользилалёгкая повозка, запряжённая пушистыми кошками… Как знать?

Когда просящего слышит Бог Тор, в небе прокатываетсяотдалённое ворчание грома, даже если ни облачка не плывёт в синеве. Когдаслышит Один, с неба спускаются кружащиеся вороны, даже если от горизонта догоризонта расстилается безбрежная морская равнина. Когда путешественник,ухватившийся за обломок разбитого корабля, молит о помощи Ньёрда, хозяинаморских путей, – он обязательно увидит вдали парус, даже если корабль,повернувший на выручку, ещё скрыт от глаз расстоянием. Но как понять, слышит лиФрейя, Богиня любви?..

Бёдвильд стояла на крылечке, а из дому, из-за двери,доносился шум весёлого пира. То Нидуд, отец её конунг, пировал с Рандвером исватами.

Вот так же зашумит и её свадебный пир… Думать об этом былострашно, как о смерти.

Тут дверь негромко скрипнула и отворилась. На крылечко,слегка покачиваясь, вышел Рандвер.

Бёдвильд вздрогнула и попятилась. Рандвер заметил её идвинулся к ней, протягивая руки. Бёдвильд упёрлась ладонями в его грудь, нокуда там! Он по-хозяйски взял её за плечи и потянул к себе:

– Моя Бёдвильд.

И запустил обе руки в её волосы, поднимая её лицо к своему.Он был попросту пьян. Бёдвильд боролась молча и яростно, как серебристыйлосось, запутавшийся в сетях… Силен был молодой конунг, но брага, выпитая безмеры, отняла у него ловкость. А может, это Фрейя, Богиня любви, всё-такиуслышала Бёдвильд? Она вырвалась и бросилась прочь, оставив в кулаке у Рандвераклок своего платья и ожерелье – то самое, украшенное перламутром. Он пьянозасмеялся и погнался за ней: