— Не-ет, дорогая, все еще только начинается.

Наверное, я тупо уставилась на Серегу-Парри, потому что его глаза откровенно смеялись.

— Что все?!

— Она королева?

— Нет, конечно, король ее брат Эдуард.

— Кать, миссис Эшли, ваше дело довести эту принцессу не только до ума, не только до трона, но до тех благословенных времен, когда уже не будет сильно нуждаться в подталкивании и опеке. К тому же это, насколько я помню, не последнее ее дитя.

— И… как это долго?

— Откуда я знаю? Сказано же: к зачету вернешься.

— Иди к черту!

— Полегче, ты не в Москве.

Я вернулась к Елизавете. Та спала, тихо посапывая в подушку. Вот еще одна любительница спать на животе.

Ну, королевой она, положим, станет не скоро, сейчас правит ее младший брат Эдуард, потом на очереди, если что случится с мальчишкой, Мария, и только потом сама Бэсс.

Елизавета… Элизабет… Бэсс… тебе еще немыслимо многое предстоит. Выходит, я все это время буду рядом? Это действительно надолго, но мне вдруг расхотелось возвращаться! Привести этого пока ребенка на трон, уберечь, защитить, подсказать… Сколько у нее врагов? Много, безумно много. Она ненавистна как протестантка старшей сестре Марии, за которой стоит католическая Европа, ненавистна как возможная претендентка на престол, в конце концов, ненавистна просто как симпатичная девчонка, способная соблазнить мужа. Ей бы выйти замуж, любить супруга, нарожать ему деток, быть доброй матерью и хозяйкой большого имения, но она рождена от короля, а потому может быть наделена высшей властью и никогда не будет знать покоя, ни до того, ни после. Пока не станет королевой, опасность будет смертельной, когда станет, помимо правления нужно будет еще оберегать свою власть, потому что потерявшие ее обычно долго не живут. Но и после смерти потомки не оставят в покое, начнут обсуждать и осуждать, приписывать черт-те что, вплоть до материнства относительно Шекспира!

Так, стоп! С этого места поподробнее… Как же я могла забыть об этом?! Если она должна была родить Шекспира, то… господи, неужели то, что мы сотворили, лишило мир литературного гения?! Спокойно, Катя, попробуем порассуждать…

Шекспир, насколько я помнила, умер в 1616 году в возрасте… кажется, в возрасте 52 лет, я когда-то после первого курса своего медицинского бывала в Стратфорде-на-Эйвоне, родном городе Шекспира, там рассказывали. Получается, что родился он никак не раньше… 1564 года. По-моему, родился и умер в один и тот же день — 23 апреля. Я бы не помнила, но это день рождения моего бойфренда Темы, он всегда пил за себя и «за того парня — Шекспира». А пока у нас осень 1548-го… Значит, то, что мы сотворили, к великому драматургу отношения не имело. Слава богу!

Я сидела на кровати в своей ненавистной позе — сложив ноги по-турецки, и страдала. Хотелось курить, кофе и жареной картошки. Надоели баранья похлебка, чеснок и хлеб с сыром. Слава богу, хоть никаких: «Овсянка, сэ-эр…». Даже при дворе ели черт-те что, руки мыла только королева в тазике, остальные обходились без подобных изысков.

Они вообще слишком много без чего обходились, чтобы я чувствовала себя комфортно. Хорошо хоть моя Рыжая помешана на мытье. Это «помешано» только относительно местных обычаев, потому как особым пристрастием к гигиене и чистоте ванна раз в месяц в моем понимании считаться никак не могла. Остальные мылись куда реже. Правда, протирались влажными тряпочками и обливались благовониями. Лично у меня оставалось впечатление второй половины слова «благовония»…

Собаки в качестве блохоловок, ни одну шавку невозможно погладить без того, чтобы потом не чесаться полдня. Разодетые, как стая канареек, дамы и, главное, кавалеры сверкали драгоценностями, как новогодние елки, а изо рта у всех несло чесноком и гнилыми зубами. Рот полоскали вином, а исподнее меняли не каждый день. Амбре…

Несмотря на то что всяких инков и майя грабить еще толком не начали, золото повсюду: на золотых и серебряных деревьях золотые птицы, под ними золотые львы, на шеях у всех якорные цепи из драгметаллов, — а вот на унитазы ума не хватает. И обыкновенный умывальник соорудить тоже. Дикари!

Я очень страдала от невозможности вмешаться в развитие санитарно-гигиенического оборудования. А Серега-Парри от невозможности ободрать золотые листики, переплавить в звонкие монеты и на них накупить земли, семян и хозяйственного инвентаря, а еще овец, коз, лошадей… построить конюшни и скотные дворы… Останавливали нашего хозяйственно-экономического гения лишь отсутствие необходимых средств и сама Елизавета. Для нее существовали только верховые лошади и те, что тянут кареты. Боюсь, Рыжая не представляла, что лошадь может тащить плуг или воз с сеном.

Но Парри особенно не сдерживала, быстро сообразив, что экономический гений умеет делать деньги.

Сам Серега однажды поделился наблюдениями, но касались они не отсутствия привычных удобств или планов на будущее, а… Томаса Грешема.

— Это еще кто?

— Финансист в Лондоне. Башка… финансовый гений! Ему бы МВФ командовать, деньги умеет делать из воздуха.

— Это не заслуга, деньги из воздуха такими же и оказываются. Мне куда больше по душе твои старания, у тебя деньги из работы, такие надежнее.

Серега смущенно зарделся, но помотал головой:

— Не, правда гений. Если Грешем сказал выбросить этот мешок с монетами, надо бросать, прорастет денежными деревьями.

— Ага, на Поле дураков. Ну ты-то куда?! — И вдруг меня осенило: — Слушай, а у них здесь нельзя создать финансовую пирамиду?

— Посадят.

— А так, чтобы свои внакладе не остались, а расширение ушло куда-нибудь на континент, в Испанию, во Францию… И пусть там жалуются.

— Катя, не вздумай вмешиваться, здесь таких умных и без тебя хватает.

— Да я не вмешиваюсь. Никогда не умела делать деньги и не собиралась этим заниматься. С меня вон Рыжей хватает.

— Слушай, ты на нее влияние имеешь, скажи, что нужно в Доннингтоне увеличить поголовье овец…

— Ну вот, началось!

— Я серьезно.

Вот и все общение. Серега дорвался до возможности ворочать большими объемами, его теперь фиг на что другое отвлечешь.

Но постепенно привыкала и я…

Жизнь в Чешанте у четы Денни была вполне сносной, нас с Бэсс не допекали, Рыжая училась, я бездельничала. Интереса ради принялась читать на латыни. Оказалось — понимаю. Откуда? «Оттуда», — сказал бы противный Жуков. Интересно, где он? Где вообще все помимо нас с Серегой?

Сергей на вопрос пожал плечами:

— Нарисуются, когда время придет.

— А кто кем?

— Откуда я знаю? Поживем — увидим.

Жизнь текла довольно скучная, правда Сергей сказал, что это пока. Он оказался прав, нарисовались, особенно Артур Жуков, да так, что фиг сотрешь!