Рыжий осклабился, и пламя костра сверкнуло на его зубах алым светом. — На днях пришлось мне побывать на побережье в северной части. Там море немного подмыло берег, и получилась осыпь. И что же я там увидел? Кости, братья мои, могилы! Причём, что самое интересное — погребения все разные: есть и такие, как у нас, когда тело очищается огнём, а остатки костей собирают в урну и засыпают курганом; иные лежали лицом к морю, а другие — вдоль берега. Я даже заметил невдалеке остатки каких-то строений, очертания хижин, стёртых временем. Значит, здесь жили, други вы мои, и жили подолгу, раз целое кладбище образовалось. И люди здесь были очень разные, из непохожих народов. Но как-то они умудрялись найти общий язык. И всё это продолжалось не один год, а много поколений подряд… Помните, когда мы начинали осаду, торговые корабли изредка ещё останавливались тут? Будь наши вожди порасчётливей, мы могли бы взять Илионские пути под себя и собирать дань вместо троянцев. Но наших басилевсов интересует только война. А занятно бывало здесь в своё время… Я немало собрал вещиц на том кладбище.

Он порылся у себя в мешке и вытащил, и поднёс на затвердевшей ладони ближе к свету удивительные резные камни: странную цилиндрическую печать из горного хрусталя с какими-то непонятными узорами; скарабея, выточенного из молочно-лилового стекла, самоцветные полированные бусины…

— Проклятый глупец! — прогремел над их головами властный голос. Будто тьма сомкнулась, и соткался из неё грозный старец, укутанный в тёмный плащ. Прорицатель Калхас высился над ними, уставив вперёд невидящий взгляд слепых глаз, и свет костра выхватывал из лунной ночи его облик — белую бороду, струящуюся длинными прядями, старческие морщины, и очи, страшные, словно у безглазой статуи. За ним стоял безмолвный сумрачный провожатый.

— Безумный глупец! — повторил прорицатель, делая шаг вперёд. — Да разве можно брать что-то из могилы? Даже дети малые знают это, а ты, воин, облечённый в бронзу, того не ведаешь? Ну не дурак ли ты?

— Так ведь это же не ахейские, а варварские могилы, — оправдывался Рыжий. — И потом, я же не копал ничего, просто подобрал то, что было вымыто морем…

— Так пусть море и поглотило бы эти вещи! — зарычал старец. — И какая разница, чьё захоронение ты оскверняешь? Воруя вещи, не тобой положенные, ты берёшь тень того человека, которому они принадлежали. И кто знает, что с собой несёт эта тень? Кто знает, отчего умер тот человек, какие грехи совершил? Ты берёшь их на себя, эти грехи, и мало того, что налагаешь тьму на себя! Из-за тебя в опасности все, кто с тобой поблизости, а может быть и всё войско. Дай сюда награбленное!

Зачарованно глядя на Калхаса, Рыжий положил в его мертвенно-белую ладонь поблёскивающие камни.

— Это всё? Посмотри в своей котомке, хорошенько посмотри!

Рыжий тщательно обыскал мешок.

— Вот, ещё одна завалилась…

— Давай сюда.

Воин отдал блестящую яшмовую бусину.

Калхас повернулся и уверенно пошёл к морю. Спутник следовал за ним, но не решался поддерживать старика, тот двигался твёрдо, опираясь на гладкий, тёмный от времени посох. Прорицатель шёл, пока море не коснулось его ног.

— Посейдон! — разнёсся над берегом его сильный голос. — Великий владыка тёмной пучины! Прими от нас то, что мы взяли случайно, только затем, чтобы вернуть Тебе твоё.

Размахнулся и метнул во тьму разноцветные камни — точно пули из пращи. Плеснули волны — и разгладились морщины на челе грозного владыки, погас гневный взгляд, в глубину погрузилась колесница его, и нереиды исчезли, и тишина настала, только широкая волна разбилась о берег.

— Принял жертву… — прошептал Никифор. — Не будет мстить.

А Калхас вернулся и стал среди притихших воинов.

— Не искушайте Богов бесплодными речами, дети мои, — тихо сказал он. — Не ищите причин этой войны. Она приключилась не по замыслу человеков, а по воле Судьбы, той владычицы, которой подчиняются сами Боги. Есть Тайна Трои. И золото Илиона, о котором вы говорили — не простое сокровище. В этом золоте сосредоточена благодать Богов, их сила и власть. Сегодня сошлись времена, решаются судьбы народов. И самое страшное в золоте Илиона, что оно означает не только власть, но и возмездие. Оно может карать нечестивцев! Троя утратила право на свою власть. Но сможем ли мы принять её сокровище? Не раздавит ли нас это золото? Вожди думают, что, взяв древний акрополь, они закончат дело. Но, если Троя падёт, всё только начнётся, да, всё только начнётся…

Он протянул руку, опёрся на своего провожатого, и они пошли, и скоро растворились во тьме, затерялись в путанице палаток, исчезли, как будто и не приходили.

— Был ли это Калхас? — шепнул Эвриал. — Может, это являлся Бог, только принявший облик гадателя? Или это сон, и мы просто снимся друг другу?

Море дышало. Лагерь спал, залитый холодным светом, и лишь по границам его кое-где горели сторожевые костры…

Не сном ли всё это было?

Пышный дворец Менелая, дом, принятый им от родителей, сложенный из тяжёлых камней и снаружи похожий на каменный кремль, а изнутри — нарядный, выбеленный, со многими цветными росписями по стенам. В его углах лежали вековые богатства, драгоценная посуда и оружие, кладовые ломились от бронзы, серебра, янтаря, слоновой кости и редкостного железа…

А в середине дома — открытый двор, крыша поддерживается колоннами, а в широкий квадратный проём вверху вьётся дым от никогда не гаснущего костра.

Среди этой роскоши, среди сверкающих бронзой щитов, чеканных треножников, росписей — прошло его детство, здесь с ним возилась его старая нянька, которую он и не называл иначе как Матушка. Она всю жизнь сопровождала его, ухаживала за ним. Незадолго перед свадьбой она омывала его ноги тёплой водой. Пар поднимался из яркой горящей меди. Ещё отцу Менелая принадлежала эта треногая чаша: пришлось отдать за неё нескольких лучших быков.

И Матушка сетовала, что теперь он её забудет ради молодой жены, что Елена слишком красива, и что Менелай может вызвать зависть Богов. А Менелай посмеивался и говорил, что никогда не забудет свою Матушку, а что до Елены… Никакой мужчина не сможет от неё отказаться, если разум его светел.

Елена! Сияющая как янтарь, как золото, её кожа — точно в огненной оболочке. Когда увидел её, это больше всего поразило: ослепительный кокон света, плещущий вокруг хитон огня. И чем больше смотришь на неё, тем больше жажда видеть. Как шерстяные нити притягивает к янтарю, так всех тянет к ней.

— Нет, — говорила Матушка. — Её судьба слишком велика для этого дома. Если мех