— А как он на тебя сейчас смотрел …. как филин на мышь! — мечтательно протянула Инэс и, повернувшись ко мне, недоуменно замолчала. — Погоди, при чем тут я? — свела она брови к переносице.

Как обычно, поняв меня безо всяких слов, она весело рассмеялась:

— С ума сошла, ребенок?

— Кофе, долго пилил… а еще «скромняшка» и «надо брать», — почему-то обиженно получилось у меня.

— Лици, он этот кофе на улице пил! Наотрез отказался заходить к нам в дом, а с тобой — даже уговаривать не пришлось.

— Стеснялся, — буркнула я.

— Ой, не могу, — качая головой, расхохоталась она. — Я Кристиану — в матери гожусь! Я его для тебя присмотрела!

— Богиня, ты опять за своё! В какие матери, Инэс? — я возвела глаза к потолку, чувствуя, как в груди у меня становится жарко, а глупая улыбка буквально намертво приклеивается к моим губам. — Ты даже мне в матери не годишься!

Она фыркнула и, уперев руки в бока, укоризненно заметила:

— Я вообще-то и есть твоя мать. Если ты вдруг забыла.

— На память не жалуюсь, — степенно ответила я.

— Не жалуешься. Ты — нос морщишь, — улыбнулась Инэс и, раскрыв объятия, поманила меня к себе.

Я прижалась к ней и закрыла глаза, нежась в её руках. Получая порцию ласки за всю эту безумную неделю разом. Мы ведь, и правда, уже несколько дней толком не виделись.

— Неискоренимая у тебя нелюбовь к слову «мать»… — целуя меня в щеку, грустно добавила она.

И это была истинная правда. Как только она меня не уговаривала, чего только не делала. Даже к модным нынче в столице врачевателям душ меня водила, бестолку.

Я была обычным ребенком и лет до семи, как все нормальные дети, звала Инэс … мамой — я поморщилась, даже в мыслях назвать её так мне удавалось с трудом. Ничто, так сказать, не предвещало … пока в один из вечеров на пороге нашей квартиры не появился очередной её воздыхатель. Воздыхателя-то я выгнала, он газету у нас в прихожей выронил, а Инэс взяла её в руки и стала белой, как сваленные стопкой в коридоре еще чистые холсты.

«Мама…» — прошептала она и впервые на моей памяти заплакала. Моей сильной, смелой, самой любимой на свете маме было больно, и я ничего, ничего не могла сделать, чтобы ей помочь.

На первой полосе с прискорбием сообщалось, что лэрд Эдуардо Гонсалез в свои неполные пятьдесят стал вдовцом. Лэри Селеста Гонсалез умерла, упав с лестницы в собственном доме, так ни разу и не увидев родную внучку. А ведь если бы не её помощь, никакой внучки бы не было. Мать и дочь рискнули всем, чтобы я появилась на свет. Урожденная лэри жила как простая лея, считая каждый медяк, а её мать, моя бабушка, приняла на себя гнев жестокого супруга.

Лэри упала с лестницы… а лэрд Гонсалез женился второй раз и … признал наследником сына молодой супруги, просто копии приёмного отца. Вот ведь совпадение!

Ну и всё… как отрезало… с тех самых пор я и зову Инэс только по имени.

«Детская травма, гипертрофированная привязанность к матери, обернувшаяся в навязчивое состояние не просто не быть обузой, а стать опорой. И ребенок таким образом запретил себе ребенком быть», — так в один голос утверждали доктора.

— У меня … как это … психоневротическое расстройство, — пробормотала я, всё-таки вспомнив свой замудрёный диагноз, и носом зарылась в её пахнущие красками, кофе и ванилью волосы — самый лучший запах на всем белом свете. — Я у тебя немного … не того.

— Того, не того, это, знаешь ли, вопрос относительный. Главное, что ты у меня есть, — с улыбкой в голосе ответила Инэс и, нежно погладив меня по голове, повторила излюбленное: — Ну Инэс, так Инэс… не самое страшное, что может быть в жизни. Правда же, мой пумпончик? Пошли кофе пить?

— Пошли, — сладко зевнула я.

— Нет, иди-ка ты спать, — покачала она головой, а у меня даже челюсть заныла от очередного зевка.

Инэс рассмеялась и, подхватив меня под руку, проводила до спальни. Я привычно встала у зеркала и пока расстегивала оставшиеся на лифе пуговицы, она аккуратно достала из моих волос, удерживающие их заколки. Я тряхнула головой, глядя на неё в отражение. Вот ведь странная вещь — наследственность. От Инэс мне достались две вещи — глаза и абсолютно идентичное телосложение. И всё. Даже цвет волос у нас был разный, я — светловолосая, она — жгучая брюнетка. Я — белокожая, она — смуглая, как и положено уроженке Альканы. Что поделать, не досталось мне её внешности.

— Моя красавица, — с материнской гордостью сказала Инэс.

Ох уж эта слепая любовь… но кем бы мы были без этой любви? Да и чего скромничать, я, конечно, не Инэс, но тоже ничего.

— Ну что есть, то есть, — важно заметила я.

Она хохотнула, забирая платье из моих рук, и отошла к шкафу, чтобы повесить его на плечики.

— И умница! — открывая дверцу, добавила Инэс.

А вот с «умницей» сегодня вышли накладки… что это вообще за мысли в сторону прокурора? Нет, он, конечно, мужчина видный, но с каких это пор я примеряю на того, кого толком не знаю, роль будущего отца для своей гипотетической дочери?

У меня же целый список технических характеристик для кандидатов имеется! Шикарный, кстати, список. Все эти кандидаты моментально отваливаются, о нём узнав. А я о нем всем проявляющим ко мне интерес сообщаю — безотказно работает. Даже самые упёртые отваливаются.

За этими размышлениями я даже не поняла, как оказалась в кровати. Инэс присела рядом, накрывая меня одеялом.

Надо всё ей рассказать, и про постановление, и про менталистов… и она вроде бы что-то говорила про новости…

— Доброй ночи, Пумпончик. Жаль только, что не успеем поболтать до моего отъезда. Отправление с самого утра. Вернусь через пару-тройку недель. Я тебе записку на кухне оставлю, — послышалось мне сквозь сон или приснилось.

Конечно, приснилось. Инэс, оставляющая меня больше чем на несколько часов — это что-то за гранью реальности.

Разбудил меня стук в окно, едва слышное из-за стекла уханье и скрежет когтей. Я открыла глаза, в первый миг не понимая, что происходит? А всё потому, что я впервые за долгое время выспалась (очень странное ощущение) — раз, за окном было темно — два, и три — от голода у меня желудок буквально прилип к спине.

Сколько я спала? Явно же больше, чем пару часов… тогда почему темно? Неужели я проспала сутки?

Спрыгнув с кровати, я на ходу накинула на плечи халат. Подошла к окну — тишина, в фонарях мягко сияли кристаллы, но в окнах напротив горел свет, и виднелся пышный силуэт леи Гомес, порхающей у плиты — она ждала с работы мужа. Значит, сейчас вечер.

Я пропустила визит полицейского? Почему Инэс меня не разбудила? И почему так тихо?

Намереваясь немедленно это выяснить, я отвернулась от окна и боковым зрением заметила серый меховой комочек с самого края отлива. У комочка был хвост, и не было признаков жизни, из чего я сделала вывод — наша сова снова обо мне позаботилась.