От любви до ненависти — шаг,

Как от встречи до разлуки — миг.

Но в глазах твоих глубокий мрак,

А в моих застыл надрывный крик.

Между нами лишь осталась боль,

А душа моя так просит свет.

Умоляю, мне верни любовь!

Только к прошлому возврата нет…

Пострадавшее платье я сумела привести в порядок. Внешность с помощью различных примочек и косметики — тоже. Но справиться с душевным спокойствием так же быстро не удалось. Вместо помощи я получила от Дейна только лишние проблемы и вполне объяснимое чувство стыда пополам с обидой.

Теперь отчаянно злилась на саму себя за неумение видеть дальше собственного носа и умение ввязываться в неприятности. Еще, разумеется, на Дейна — за его ненужную и несвоевременную любовь. А также на сестрицу, которая вместо того, чтобы помочь мне в тяжелый момент, так некстати занялась примеркой очередного платья, притом что шкафы у нее и так трещат от изобилия нарядов.

Единственное, что позволяло мне сохранять относительное спокойствие, это понимание того, что сей компрометирующий момент никто не видел, и жестоких речей Дейна никто, кроме меня, не слышал. Мне распускать язык, ясное дело, ни к чему. Дейн, вне всяких сомнений, тоже промолчит. А раз так, то нужно постараться забыть обо всем происшедшем. И, разумеется, постараться избегать в дальнейшем встреч с Дейном наедине. Все равно вмешиваться в семейную жизнь сестры ни с предупреждениями, ни с убеждениями, ни тем более с советами я, признаться, категорически не хочу.

Найдя единственно верный выход в данной ситуации, я отвлеклась от тяжелых мыслей и обнаружила, что по рассеянности окунула в травяной отвар обожженную руку, не сняв предварительно перчатку и повязку. Пришлось потратить время на перевязку и поиск новой перчатки.

Несмотря на все трудности, выйти из комнаты я смогла точно к обеду, рассчитывая, что увижу Талейна в столовой. О недавнем невольном происшествии более не напоминало ничто, кроме моей памяти, но я понимала, что теперь буду вполне искренне просить прощения у мужа, позабыв свои прежние претензии и обиды.

«Нет худа без добра! — напутствовал меня внутренний голос, когда слуга, склонившись в приветственном поклоне, распахнул передо мной тяжелую дверь столовой. — Будь кроткой как овечка. От удивления он все простит».

В душе шевельнулся страх, тоскливо засосало под ложечкой. Удивившись столь непривычному для меня чувству трусости, я расправила плечи и, гордо вздернув подбородок, переступила порог. Салем в силу возраста предпочитал обедать в своей комнате на ковре среди книжек и игрушек, поэтому я серьезно рассчитывала на приватный разговор.

Оправдывая мои ожидания, Талейн сидел за накрытым столом, но был непривычно бледен. Лицо казалось застывшей маской.

Неожиданное присутствие в помещении четырех незнакомых женщин, наглухо закутанных в черно-белые монашеские балахоны, делавшие их похожими на мумий, также не прибавило мне оптимизма. Они стояли за спиной мужа с такими скорбными выражениями на лицах, что в моей душе незамедлительно проснулось сочувствие, в то время как предчувствие кричало о карающих ангелах возмездия. У каждой присутствовал влажный блеск в глазах, уголки поджатых губ были печально опущены — по неизвестным мне причинам женщины готовы были заплакать.

Ничего необычного в этом, в силу определенных монарших обязанностей Талейна, не было. Просители во дворце появлялись часто, и муж не всегда принимал их в тронном зале, предпочитая временами свой рабочий кабинет и даже столовую, если это позволял ранг гостя. Кстати, эти женщины, пусть и не каждая лично, но были мне знакомы — монахини из Навитинского монастыря.

Деревня Навитино прилегала к Райлену с юго-запада и считалась самой зажиточной и благополучной из всех окрестных поселений. Между собой мы с Талейном полушутя объясняли сей факт божьей благодатью. На деле же все было гораздо прозаичней: монахини не только имели в обители роскошный сад и королевского размаха огород, но и охотно помогали крестьянам с посадкой, сбором урожая и прочими земледельческими хлопотами. Жаль, что божьего уголка на земле коснулась какая-то беда. Иначе с чего им плакать?

Неожиданный грохот вырвал меня из раздумий, вернув в реальность.

Талейн с невозмутимо-каменным лицом возвышался над столом. На мраморных плитах пола лежал опрокинутый стул — верный, но, признаться, весьма неожиданный признак ярости. На моей памяти муж впервые вымещал свой гнев на мебели.

Я невольно округлила глаза, пытаясь понять, в чем дело.

— Я обвиняю тебя в измене! — Муж решил не дразнить мое любопытство и сразу перешел к сути дела, не дожидаясь прямого вопроса. — В наказание я расторгаю наш брак и лишаю тебя возможности считаться матерью моего сына. Также лишаю полученного вследствие нашего брака титула и всех полагающихся привилегий. Ты немедленно покинешь дворец, и дальнейшая твоя жизнь будет протекать за пределами Райлена, но на прилегающей к нему территории в стенах Навитинской обители. Слово правителя!

В подтверждение слова, эхо которого еще не растаяло под сводами дворцового потолка, на стол, чудом не угодив в блюдо с запеченным лососем, упал свернутый свиток, перетянутый шнуром и скрепленный сургучной печатью с оттиском герба Райлена.

— Ты мечтала о свободе? — Глаза Талейна опасно сверкнули. — Получай!

Я замерла, ошеломленная, и некоторое время не могла поверить собственным глазам и ушам, отчаянно надеясь на то, что все происходящее всего лишь глупая, жестокая шутка. Но чем дольше смотрела на мужа, тем явственней ощущала пресловутый мороз по коже.

— В чем дело? — Я с тоской отметила, как сильно дрожит мой голос. — Милый, ты придумал слишком жестокую шутку!

— Не я. — Он тряхнул головой, словно отгоняя надоевшую муху. — По-моему, это ты решила посмеяться над нашим браком.

Посмеяться? Я? Я недоуменно нахмурилась. В памяти услужливо всплыло страшное слово, которое вменялось мне в вину: измена. Измена?!

— Талейн? — На глаза навернулись слезы. — Я не изменяла тебе!

— Правда? — Муж вскинул брови, всем видом демонстрируя недоверие. — Почему-то твоя сестра, рыдавшая у меня на плече несколькими часами раньше, твердо уверена в обратном.

— Здесь была Зарайна?! — Сердце камнем рухнуло в пятки. Я почувствовала жар на щеках и поняла, что предательски краснею. — Но почему она не пришла ко мне? Я бы все ей объяснила!

— Боюсь, ты последний человек из тех, кого она захочет видеть в ближайшее время. — Подчеркнуто равнодушный тон вызвал противную дрожь в моих коленях. — К тому же вряд ли ей нужно объяснять то, что она и так видела собственными глазами.

— Но все совсем не так! — Я сорвалась на отчаянный крик, понимая, что попала в ловушку, из которой может не быть выхода. — Я не изменяла тебе! Клянусь! Посмотри мою память! Ты же можешь! Ты все увидишь и все поймешь!

— В этом нет необходимости! — Маска равнодушия слетела с лица Талейна, уступив место яростной брезгливости. — Я смотрел память Зарайны и подтверждаю, что полуголая шлюха в объятиях Дейна — это ты! Все еще осмелишься возражать?