– Это были мои деньги, мои! И мой стакан, и лимонад тоже мой!

– Он же извинился, – устало сказал Франк. – Что ему еще сделать? Ткнуть себя вилкой в лицо?

Женщина за стойкой многозначительно кашлянула и повторила:

– Вы находитесь в общественном месте!

– Такими темпами нам миллион не выиграть, – вздохнул Франк.

Когда они проходили мимо стойки, женщина писала новые цены на доске с меню. Они были выше старых. Чтобы посетители не расстраивались, она решила пририсовать улыбающуюся рожицу. Но смайлик получился жадноватым, так что ей пришлось его стереть.

Возвращался Франк мимо дома престарелых. На скамейке у входа сидела старушка. Рядом стояли ходунки.

– Ты сын своей матери? – крикнула она.

– Да, – ответил Франк.

– Иди-ка сюда!

Франк подошел. У старушки были совсем седые волосы и толстые лодыжки в чулках.

– На, возьми!

Она протянула ему что-то маленькое, белое, нитяное.

– Это салфетка, связанная крючком, – объяснила она.

– Ух ты! – сказал Франк. – Это вы ее связали?

– Ну да, я же говорю, крючком. На нее можно поставить свечку или цветочный горшок. А можно просто на стол положить.

– А-а-а, – растерянно протянул Франк.

– Стол без скатерти все равно что голый, – заявила старушка. – Раньше на всех столах лежали красивые скатерти. А на стенах были картины в рамах с завитушками. И поэтому комнаты выглядели гармонично.

Франк смотрел на салфетку. Она была вся ажурная, дырчатая.

– А теперь картины вешают на стены без рам! Никто не любит завитушки. Даже девочки! Раньше девочки пользовались бигуди. А теперь – распрямляют волосы щипцами. Все у них должно быть прямое, большое и пустое. Даже люди такими стали – большими и пустыми.

– Хм, – сказал Франк. Он сунул салфетку в карман и поблагодарил.

– Нельзя просто пихать ее в карман! – запричитала старушка. – Это тебе не носовой платок. Ну что за люди пошли!

Дома Франк направился прямо в кухню и встал посередине, свесив руки по бокам.

– Ты не можешь просто взять и отдать миллион, – сказал он, – а мне не дать ни кроны!

Мама сидела, закинув ногу на ногу. Она пила что-то из чашки. На столе лежала газета, большие буквы заголовка бросались в глаза. Крупной сумме – крупные буквы.

– Когда у тебя чего-то больше, – сказала мама, – принято делиться. Например, если тебе на день рождения подарили целый мешок конфет, ты ведь угостишь друзей? Высыпешь конфеты в миску и пустишь ее по кругу. Ты ведь не забьешься в угол, чтобы слопать все в одиночестве?

Франк не ответил. На кухонном столе лежал пакет улиток с корицей. Мама только что достала его из морозилки. Они поделят улитки – каждому по две.

– Ты со мной согласен? – спросила мама.

– Ну да, – ответил Франк, – если с этой стороны смотреть.

– Я смотрю с этой стороны, потому что больше неоткуда, – сказала мама. – Нет никакой другой стороны.

Она сделала глоток из чашки и поглядела в окно.

– Кроме того, я думаю, теперь меня будут меньше донимать. Как считаешь?

– Откуда мне знать, – ответил Франк. Он не понял, кого она имеет в виду – его или окружающих. Он вытащил из кармана салфетку. Попробовал разложить ее на столе, чтобы помещение стало более гармоничным.

Всю ночь шел дождь, и около школы образовалась большая лужа, в которой наутро стоял Пол. И плевался в проходящих мимо детей – как будто вода из лужи поднималась вверх по ногам и превращалась в плевки.

– Франк-попал-под-танк! Венке-лбом-об-стенку! Эмма-наелась-крема!

Эмме, к слову, было все равно. Она только и сказала: «Пф-ф!» – и пошла дальше, а Пол продолжил надрываться.

Но когда пришел малыш Бьёрге, Пол не сумел подобрать рифму. «Повезло мне, что я Бьёрге», – подумал Бьёрге. Но Пол не хотел, чтобы кто-то остался неохваченным. Поэтому он заранее стащил губку из кладовки. Он макнул губку в лужу, и лужа поместилась туда почти вся. А потом кинул губку в Бьёрге. Он попал не в лицо, куда наверняка целился, а всего лишь в плечо – губка врезалась с громким плюхом. Но маленькому Бьёрге и этого хватило, чтобы разреветься. Теперь он не хотел идти на первый урок, он хотел стирать свою курточку, хотя помощник учителя уже протер ее тряпочкой.

– Пол плохой! – пожаловался Бьёрге.

– Есть в нем кое-что не очень хорошее, – согласился помощник учителя.

– Какашки! – сказал Бьёрге.

– Он очень глупо поступает. Ему же будет хуже.

Помощник учителя оторвал бумажное полотенце от рулона на стене. Бьёрге высморкался.

– Он это нарочно, – пожаловался Бьёрге. На бумагу капали слезы. Так что отнимать полотенце от лица не было никакого смысла. Слёзы лились из глаз, из носа и даже изо рта.

– Я ему отомщу, – хныкал Бьёрге.

– Не отомстишь.

– Еще как отомщу! Я крикну ему какую-нибудь гадость. Мы с Нурой и папой вчера об этом говорили.

– Да ну?

Бьёрге бросил бумажное полотенце в ведро. До рулона на стене он сам дотянуться не мог, и помощник учителя оторвал ему еще кусок.

– Папа сказал, что Пол – просто дурак в луже. Что он только ругаться и умеет. Как тролль под мостом.

– Я тоже так думаю, – согласился помощник учителя. – Тебе уже лучше?

– Нет, – ответил Бьёрге. – Но это полотенце уже не так быстро намокает. А еще папа помог нам придумать дразнилку в ответ.

– Что ты говоришь!

– Я сам придумал только «Пол-осёл!», но это недостаточно грубо. Нура придумала «Пол-упал-в-кипящий-котёл», но это длинно и тоже не слишком обидно.

– По-моему, весьма обидно, – заверил его помощник учителя. Он поглаживал Бьёрге по спине – легонько, будто стирал ластиком ошибку в тетради. Бьёрге выкинул бумажное полотенце в ведро. Он плюнул в раковину и теперь наблюдал, как слюна медленно стекает к сливу.

– А потом папа немножко подумал – всего секунд десять, может, даже пять. И сказал, что, если Пол еще раз крикнет Нуре что-нибудь обидное, она должна крикнуть кое-что в ответ – в полный голос, чтобы вся школа услышала.

– И что же она должна прокричать?

Помощник учителя включил воду, чтобы смыть плевок, на который всё еще смотрел Бьёрге.

– Кое-что грубое, – ответил Бьёрге сквозь зубы.

– Грубить нельзя. Я не разрешаю, – сказал помощник учителя.