Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И все же, куда мы?
Он не отвечал, разглядывая ее в зеркале лифта. Они удивительно подходили друг другу, высокий брюнет и стройная блондинка, черное и белое, инь и ян. Оба смотрели на отражения и, не скрывая, любовались собой и друг другом.
– А знаешь, какой напиток ты? – вдруг спросил он, вернувшись к старому разговору, о котором она уже успела позабыть.
– Какой?
Они вышли на втором этаже. Поигрывая ключами, он остановился у номера, повернувшись к Полине:
– Ты кампари. Сладкая, ароматная, но с горчинкой, ты женщина, полная секретов, как и этот напиток, у которого сотни вкусовых оттенков. Ты обманчиво вкусная, но очень крепкая и ударяешь в голову.
– А еще я повышаю аппетит, – попыталась пошутить смущенная Полина. – Меня можно добавлять в коктейли и даже в десерты.
Он засмеялся и повернул ключ. Это был президентский люкс, больше похожий на музейный зал, чем на гостиничный номер. Когда кто-то открывал дверь, звонил дверной звонок. Стены были обиты шелковой тканью, в просторной гостиной стоял рояль, венецианские кресла, каменные часы работы французского мастера, даже вместо бара был старинный комод. В спальне находилась огромная кровать, достойная каких-нибудь европейских монархов или русских царей, а антикварная мебель, витражи и лепнина на потолке поражали воображение. Полина, восхищенно прижимая ладони ко рту, бродила по стометровому номеру и чувствовала себя так, будто ее пригласили провести ночь в Лувре, а брюнет, следуя за ней, наслаждался произведенным эффектом.
– Ты сейчас похожа на маленькую девочку, – хрипло произнес он, любуясь ею.
– В каждом из нас живет тот ребенок, которым мы когда-то были, – с ноткой грусти в голосе сказала она. – Мы меняемся, взрослеем, приобретаем лоск, деньги, влияние, но все же остаемся теми, кем были в детстве.
Открыв крышку рояля, она провела пальцем по клавишам, а потом вдруг заиграла.
– Спой мне что-нибудь?
Брюнет сидел в кресле с деревянными резными ручками и был похож на сон.
– Спою песню, которую никогда не исполню со сцены. Это будет только твоя песня, и ее будем знать мы двое, я и ты.
Доиграв, Полина встала, откинув волосы рукой назад. Он вскочил с кресла и, обхватив ее за талию, поцеловал. Их обоих словно током ударило. Прильнув к нему, Полина стала лихорадочно раздевать его, стянула пиджак, рубашку и расстегнула ремень. Он взял ее на руки и понес в спальню, хрипло шепча ей на ухо нежности, которые она с трудом могла разобрать.
Освещенная только двумя лампами, комната казалась огромной. Он опустил ее на кровать, и она ощутила, как пахнут лавандой накрахмаленные простыни. Брюнет стянул с нее платье и, поглаживая живот, опустился перед ней на колени.
– Полина, я больше не могу, – прошептал он ей на ухо.
Она прильнула и, поцеловав, прошептала:
– Как же долго я тебя ждала…
Он закричал, задохнувшись от наслаждения, а она, взяв его голову обеими руками, смотрела на него. Он был безумно красив в эту минуту. Потом он замер, обессилев, и прильнул к ее груди.
– Прости, со мной так обычно не бывает. Как-то быстро… Просто не было сил сдерживаться, – смущенно бормотал он, покрывая ее тело мелкими поцелуями.
– Я счастлива, – шептала она ему, поглаживая его взмокшую спину. – Счастлива, и все.
Они уснули, крепко обнявшись и переплетясь руками и ногами, как лианы. За окном уже начинало светлеть, и сквозь щель между гардинами пробивался солнечный свет, ложившийся пятнами на их мятую постель.
Когда он проснулся, то долго гладил ее по волосам, по спине, спускаясь все ниже и ниже, любовался ее красивыми руками, щекотал шею, целовал ее, бормотал ей на ухо «люблю, люблю, люблю», а она проснулась оттого, что, выгнувшись в дугу, громко застонала.
– Как приятно просыпаться от наслаждения, – прижалась она к нему и, мельком взглянув на часы, увидела, что уже утро.
Когда Полину разбудил шум за окном, она обнаружила, что в постели одна. Ее платье было аккуратно переброшено через спинку антикварного стула, колье лежало на столе. Полина потянулась, как кошка, и стала разглядывать расписной потолок. Она чувствовала себя превосходно, так, словно всю ночь провела не в темном зале казино, а в спа-салоне. Вскочив, выглянула в окно: оно выходило на Большой театр. В этом номере жила Марлей Дитрих, останавливались Хулио Эглесиас, Джорджо Армани, королева Испании София, Монсеррат Кабалье, которая, быть может, тоже пела здесь, как вчера пела Полина.
– Уже проснулась?
Он стоял на пороге, в белом халате, подчеркивающем его черные волосы, и держал в руках поднос с завтраком. До Полины донесся терпкий аромат свежесваренного кофе, и она, прикрыв свое тело шторой, разыграла смущение.
– Убери эту тряпку со своего роскошного тела, – потребовал он, ставя поднос на стол. – Я ведь вчера тебя даже не разглядел как следует…
Она отошла от окна и, сделав пару глотков кофе, поцеловала его в губы.
– Ты не жалеешь, что у нас все случилось так быстро? – спросил он, поглаживая ее грудь.
– Быстро? Через семь лет знакомства? Впрочем, тебя я могла бы ждать и десять лет, и двадцать.
Она взяла кончиками пальцев клубничный конфитюр и размазала по его губам. Затем поцеловала, и, застонав, он отставил чашку, расплескав кофе по столу.
– Любишь сладкое? – рассмеялся он. – Очень!
Днем они спустились в ресторан, чтобы пообедать. Было тихо и безлюдно, ведь время обеда прошло, а время ужина еще не наступило, так что они оказались совсем одни. Переодеться было не во что, поэтому он был в том же костюме, слегка неряшливом оттого, что был смят и брошен на пол, а она в маленьком черном платье и без белья. О последнем, впрочем, знал только он. Оба выглядели уставшими, но счастливыми, и на их лицах без труда можно было прочитать, что они только что нехотя встали с постели и после обеда поспешат в нее вернуться.