Сашка бродила, вдыхая и выдыхая осень. Когда-то она летала над этими крышами, но с тех пор прошло почти пятнадцать лет; когда-то она гуляла здесь с Костей, но с тех пор, кажется, несколько жизней началось и закончилось. Сашка шагала то быстрее, то медленнее, пытаясь уложить в голове сегодняшний день, бесконечно длинный и бесконечно странный. Она не уезжала из Торпы — но она возвратилась в Торпу, ее мучил пробел в памяти длиной в полгода — хотя с тех пор прошло почти пятнадцать лет. Ей снова предстоит учеба «на пределе сил», но то хрустальное понимание, с которым она шла на экзамен, то чувство гармонии и сопричастности, которое заставило ее отклонить заманчивое предложение Фарита, — помутнели, разрушились, и Сашка обнаружила себя посреди неопределенности и страха. Ей придется «прыгать через голову» не ради высоких смыслов — а просто для того, чтобы не дать Фариту повода ее наказать.

…Но что, что все-таки случилось с ней на экзамене?!

Впереди у обочины взвизгнули тормоза. Сашка вздрогнула, инстинктивно ожидая наихудшего; оказалось, что никакой аварии нет, просто серебристая «Мазда», только что обогнавшая Сашку, резко остановилась у обочины. Распахнулась водительская дверца:

— Саша, это вы?!

Она почувствовала озноб по коже. Неизвестно отчего. Если и были в длинном дне хорошие минуты, то это, разумеется, поездка из аэропорта в город, да еще тот момент, когда он сказал «Удачи», а она помахала рукой; теперь он выбрался из машины на мостовую, в белом кителе с черными погонами, без фуражки, взъерошенный и очень веселый.

— А я смотрю — вы идете по улице. Торпа, конечно, очень странное место, здесь вечно творятся какие-то чудеса…

Сашка посмотрела с подозрением; нет, он ничего особенного не имел в виду. Просто был так рад ее видеть, что невольно прозревал вещи, скрытые от постороннего глаза.

— Торпа — странное место, — подтвердила Сашка, ей было приятно и лестно наблюдать его симпатию. — Но все-таки не город-миллионник. Здесь люди могут встретиться на улице — просто гуляя, просто случайно…

— Вы же не думаете, что я вас… выслеживал? — у него вытянулось лицо, он по-настоящему испугался.

Сашка засмеялась. Уже очень давно она не смеялась вот так, от неопознанной радости, и смех подействовал как лекарство. Гибель Александры Самохиной, угрозы Физрука, предстоящее объяснение с однокурсниками перестали быть важными, отступили, съежились, освободили, и сделалось светло и легко.

х х х

Они не касались друг друга. Даже пальцем или рукавом. Даже на крутых улочках. Между ними всегда был воздух, расстояние в несколько ладоней, только тени переплетались на блестящем булыжнике. Только шлейфы запахов сливались в осеннем воздухе.

— Над этими крышами хорошо летать, — сказала Сашка, любуясь закатом с высокой террасы над городом.

— Да, на глиссаде, — отозвался он со знанием дела. — Когда низкое солнце и малая облачность. Очень красиво.

И Сашка опять засмеялась.

Уже стемнело, когда они приземлились за столик на открытой террасе кафе в самом центре. Под полосатым навесом горели свечи и цвели розы, как если бы дело происходило не в захолустной Торпе, а в Париже в его лучшие годы. У Сашки гудели ноги и шумело в ушах, будто после восхождения на высоченную гору.

Официантка появилась из-за стойки, расплылась в улыбке при виде Ярослава и тут же уставилась на Сашку, будто не понимая, как молодой красивый пилот может ужинать в компании бледной девушки в потертой куртке. Поджав губы, выложила на стол меню в черной сатиновой обложке.

Ярослав, легко склонившись к Сашке, развернул меню, одно на двоих, и они замерли, почти касаясь головами, как дети над книгой волшебных сказок. Сашка не могла разобрать ни строчки — она читала запах его одеколона, кожи и волос, а заодно читала ближайшее будущее: если она сейчас привалится к нему плечом, он обнимет ее, будто они сто лет знакомы. Если она его поцелует прямо здесь, за столиком, у всех на виду…

Сашка задрожала. Ничего подобного она раньше не испытывала: с Костей было по-другому. С Егором было совершенно иначе.

Задержав дыхание, она накрыла ладонью его руку с длинными пальцами. Потянулась к нему, и он потянулся навстречу…

«Кого вы будете убивать, если я стану плохо учиться?» — спросила она недавно у Фарита Коженникова, и тот ответил: «А ты осмелела…»

— Что случилось? — выражение его глаз моментально изменилось.

Сашка убрала руку. Отодвинулась, глядя теперь уже с ужасом.

— Саша?! — он ничего не понимал.

И она не могла объяснить ему.

— Ярослав, — Сашка встала, преодолевая спазм в горле. — Прости меня, пожалуйста. Я не могу с тобой больше видеться. И мы не должны быть вместе. Прости.

Официантка наблюдала с насмешливым удовлетворением.

х х х

Наступала совсем осенняя ночь, прохладная и сырая. Липы на улице Сакко и Ванцетти за прошедшие годы стали больше, но и дряхлее, их листья рано начинали желтеть.

— Нет, Фарит, — на бегу Сашка глотала слезы. — Хорошая попытка… но нет. Мне плевать на его судьбу. Это чужой человек, еще утром я понятия о нем не имела…

Окна общежития освещались одно за другим — «корабль-призрак» оживал. Сашка вошла в холл, ощетинившись, заранее готовая дать отпор ненужным вопросам и даже косым взглядам, но в холле по-прежнему было пусто. В отдалении играла музыка — еле слышно.

Спотыкаясь на ступеньках, Сашка поднялась на третий этаж. Не сразу попала карточкой в прорезь электронного замка. Щелкнула выключателем. В электрическом свете комната показалась даже уютной, сюда можно пригласить другого человека, мужчину, и будет тепло и хорошо, как дома, спокойно, естественно…

— Нет! — она была готова биться головой о стену, лишь бы вышибить эти мысли. — Я буду учиться и так! У меня отличная мотивация, не надо ничего добавлять, Фарит! Никого!

Она задернула шторы и вытащила планшет из своего рюкзака; Сашка помнила еще времена, когда в Торпе не было мобильного покрытия, а сенсорный экран казался диковинкой и чудом. Стерх наспех обучил ее пользоваться девайсом, впрочем, ничего сложного в этом не было.

«Пн-Вс, 6–00 — интенсивная физическая нагрузка, зал. 8–00 — работа над ошибками, самоподготовка.

Вт 14–00, Пт 18–00 — аналитическая специальность, инд. Ауд. 1.

Пн-Чт 18–00, Пт 14–00, Сб 16–00 работа над ошибками, инд. Ауд. 14».

«Это, по крайней мере, понятно, — подумала Сашка. — Это похоже на мою жизнь… на то, что я привыкла считать жизнью. Ну что же, для душевного спокойствия мне нужно, чтобы не оставалось свободного времени. Ни секунды. Не думать о Ярославе. Не думать о белом медведе…»

Она вспомнила тот вечер на набережной, когда ее мама впервые встретилась с Валентином. Только сейчас Сашка по-настоящему поняла, что тогда случилось с мамой: она увидела алые паруса на сером горизонте. Из морока повседневной, привычной суеты явился мужчина, к которому тянет будто магнитом, освещенный изнутри, родной и понимающий, и вообще непонятно, как люди могут быть настолько созданы друг для друга; Сашка скрипнула зубами, вспоминая, что было потом: сердечный приступ у Валентина, появление его жены, отрешенное лицо мамы с погасшими, безнадежными глазами.