Выйдя на балкон, она потянулась и сказала вслух:

— Нельзя покоряться! Нельзя, нельзя, нельзя!

— О чем это она? — прошептала Людмила, наблюдая за Соней из-за кустов смородины.

— Она у нас вообще непокорная. Тихая, а непокорная. — Женя прыснула в кулачок, и ямочки на щеках у нее стали такие лукавые, что Людмила даже позавидовала. — А одному покорилась… хоть он и не замечает этого. У меня бы не заметил!

— Наплачешься ты со своей мордочкой, Женька! — серьезным голосом предсказала ей Людмила.

Женя скорчила страдальческую гримаску и, чтобы не расхохотаться, прижала ко рту ладонь.

Не замечая подруг, Соня делала на балконе гимнастические упражнения.

— Какая она стройная и гибкая! — прошептала Людмила.

— Завидуешь?

— Нет, любуюсь. Тихоня, тихоня, а…

— Тихоня — в личных делах. Зато если дело коснется общественного! Саша Никитин про нее говорит: пламенный агитатор. В ее фамилии целая династия революционеров: ее дед умер на царской каторге в Даурии, мать погибла при ликвидации какой-то банды на Украине. Ну, а Максим Степанович, Сонин отец, в Конной армии Буденного под Касторной Деникина бил. А главное, — оживилась Женя, — ты не знаешь, ведь она, Соня, потомок Кармелюка, того, украинского, помнишь? Правнучка, что ли…

— Тс-с! — остановила ее Людмила. — Вот мы и попалась…

Девушки присели на корточки, однако было уже поздно: Соня, привлеченная шорохом в кустах, насторожилась и, подойдя к краю балкона, строго спросила:

— Это кто там разговаривает? Кто там за смородиной? Девчонки, вылезайте, живо! Ну!

Женя с невинным выражением лица вышла из-за кустов.

— Женька! Да на кого ты похожа!

Женя оглядела свой мокрый сарафан, босые ноги с прилипшей к ним травой и лепестками цветов.

— А что? Ничего особенного. Сарафан как сарафан… Ноги как ноги… — Женя оглянулась. — Людмила, выходи же!

— Ах, там еще одна заговорщица! Я так и знала. Здравствуй, Людочка!

— На приступ! — крикнула Женя.

Она перепрыгнула через клумбу и полезла по столбу наверх. Соня подхватила ее за руки и помогла перелезть через перила балкона.

— Давай, Люся! Ах, да ты не способна на такую глупость! Брось-ка мои босоножки да иди к двери, я тебя встречу.

Квартира Сони Компаниец была местом дружеских встреч и сборов учащихся Ленинской школы. Людмила же у Сони была впервые. Поэтому Женя немедленно потащила подругу осматривать, как она выразилась, «семейные достопримечательности» девятого «А».

Пока Соня одевалась в своей спаленке, Женя ввела подругу в уютную комнату, обставленную старинной массивной мебелью. На круглом столике, покрытом бордовой вязаной скатертью, лежал толстый альбом в алом сафьяновом переплете. Рядом с альбомом Людмила увидела раскрытую книгу.

«Как закалялась сталь», — тотчас же определила она, пробежав глазами три-четыре строчки.

Женя с размаху уселась в одно из кресел.

— Удобно, верно?

Развалившись, она с преувеличенно серьезным видом изрекла:

— За этим круглым столом обсуждались важнейшие проблемы. Здесь же ребята после испытаний имели нахальство в присутствии нас пить водку.

Людмила продолжала осматривать комнату. Она улыбнулась, прочитав в простенке над столом гостеприимный лозунг: «Чувствуй себя, как дома», и подошла к этажерке с книгами.

— Роскошно живет Соня! — восхищенно сказала она, рассматривая корешки книг. — Какое богатство! Да книги-то какие серьезные, разнообразные — Лермонтов, Анатоль Франс, Шиллер, Горький, Ромен Роллан, Блок… и даже Есенин — смотри ты!

— Костик Павловский говорит: «Литературный винегрет — Есенин и Ромен Роллан, жаль что нет…» Фу ты, забыла совсем! Уитмен… нет, не Уитмен… Уайльд, Оскаp Уайльд! Ты читала сказки Оскара Уайльда? Ужасная скучища! Я предпочитаю «Тысяча и одну ночь». Иди, полюбуйся. Самое интересное здесь — альбом!

— Минутку. Смотри, какой чудесный лозунг: «Книга, быть может, наиболее сложное и великое из всех чудес, сотворенное человеком на пути его к счастью и могуществу будущего». Ну и молодчина же твоя Соня! Вот это действительно девиз!

— Это мы с Соней лозунг писали, видишь, еще буквы разные: одна буква моя, другая ее, — поспешила похвастаться Женя.

— Знаем мы вас, любите к чужой славе примазаться, — шутливо заметила Людмила.

— И вы тоже мастера чужими трудами любоваться, — тем же тоном парировала Женя. — Сами попробовали бы написать! Ну иди же, альбом посмотри.

Она распахнула альбом и показала первую фотографию.

Альбом оказался действительно интересным. Он открывался обвитой орнаментом фотографией Якова Павловича Панкова, бессменного директора школы имени Ленина. Далее следовали фотографии любимых учителей. За ними Людмила увидела портрет Саши Никитина, Костика Павловского, Вани Лаврентьева, Сони, Жени, Бориса Щукина, Аркадия.

Возле фотографии Юкова лежал бледно-желтый сухой листок липы. Женя осторожно взяла его за стебелек и с нежной улыбкой на лице положила на ладонь.

— Все еще хранится… Поблек только. Как бы не поломать: хрупкий какой. Для нас он пустяк, а для кого-то реликвия, — очень значительно произнесла она и щелкнула по фотографии Юкова пальцем. — Эх ты, дурной! Какую девчонку не замечаешь! Ведь правда, Люся, Соня — отличная во всех отношениях девчонка: умная, добрая, красивая, ведь правда? Хозяйка хорошая… Это тоже немаловажно, правда?

— О чем это ты? — улыбнулась Людмила.

— Вообще, — чуть смутилась Женя и снова щелкнула пальцем. — Эх ты, так и не помирился окончательно! А она тоже глупышка…

Женя таинственно оглянулась и перешла на шепот:

— Вот ты скажи, можно девушке увлечь парня, если она сильно захочет этого? Может она заставить его страдать по ней?

Теперь смутилась Людмила.

— Не знаю… Это очень трудно, должно быть… Во всяком случае, мы с тобой не сумеем.

— Почему же не сумеем? Я сумею! — уверенно сказала Женя. — Иди поближе… Ты любишь кого-нибудь? Признайся!

Людмила стала краснеть.

— Я люблю! — отчаянно выпалила Женя. — Вот так — страшно, беспредельно. Уж-жасно просто!

Она зажмурилась.

— Кого? — спросила Людмила.

— Не скажу, не допытывайся. Это — моя тайна.

— Вот сумасшедшая!

— Это плохо… да?

— Это страшно, наверное…

— Ни чуточки! — воскликнула Женя. — Это радостно, чудесно! Земля преображается, все становится легким, понятным!.. Чувствовала ты это когда-нибудь?

— Я? — Людмила задумалась.

Открылась дверь, и в щель просунулась голова Сони.

— О чем вы шепчетесь? Меня так и разбирает досада: я же над вашим завтраком стараюсь, а вы без меня секретничаете. Женя, помоги мне наладить примус.

— Соня, чур, сухарник[18] приготовим по моему вкусу! — вскочив с кресла, вскричала Женя.

— Да я вовсе не сухарник задумала. Я угощу вас просто-напросто чаем, но зато каким — с клубникой!

— Ох, не люблю я чай, даже с клубникой! Давай устроим сухарник!

Женя исчезла за дверью, так и не закончив разговор о любви. Людмила осталась одна. Покачав головой, она подумала: «Девчонка ты, Женька, совсем еще девчонка!»;

По праву старшинства, она, конечно, могла не отвечать на Женькины наивные