бы Степану Никодимовичу на паперти с протянутой рукой.

Степан Христофоров с грустью смотрел в окно. Дождь, который почти полностью перестал каких-то две-три минуты назад, теперь припустил, косыми плетями хлестал деревья, по слепой случайности выросшие у здания горисполкома напротив. Горисполком располагался в помещении, которое еще до революции было домом какого-то помещика, крепкое, приземистое, с обязательной колоннадой и портиком, здание осталось почти полностью таким, как было, казалось даже, что и никаких ремонтов в нем не проводилось — с времен той самой революции, когда здание перешло во владение народу, да стало исполнять функцию приюта местной власти.

«Ах, если бы я был барином, да если бы революции не было!» — внезапно возникло в голове господина Христофорова. Как вы понимаете, судя по этой мысли, голова Степана Никодимовича на сей момент была пустой, подобной космическому вакууму, то есть приближалась к вакууму абсолютному. В руке он держал старенький Паркер, доставшийся ему еще со времен Она, а на столе лежал бюджет его организации и акт выполненных работ по развлечению работников Ремезинского лесоповала на рабочем месте в обеденное время. Поскольку работникам филармонии удалось каким-то чудом не испортить аппетит работникам лесоповальной бригады, то в ведомство Христофорова капнула небольшая копейка, а главбух ходил уже неделю в праздничном настроении.

«И все-таки плана нет…» — внеплановая мысль посетила Степана Никодимовича в самый неподходящий момент. От неожиданности он вздрогнул, отполированный до блеска потными пальцами хозяина Паркер выскользнул из нервных христофоровых рук и свалился под стол. Чертыхаясь и кроя несуразные мысли свои площадным матом, Степа Христофоров забрался под стол, а когда выбрался из под него, сжимая свой счастливый Паркер в левой руке (а господин Христофоров был левшой и по рождению, и по сути своей), то обнаружил, что над его столом нависла рыхлая двухметровая фигура местного народного целителя Михаила Георгиевича Абрамова.

— Вы… кто?.. Вы… что?..

Только и сумел пролепетать Христофоров, пораженный внезапным появлением посетителя в рабочем кабинете.

— Степан Никодимович, не говорите, что вы меня не узнали. Это же я, Михаил Георгиевич, помните, прошлым летом я вашу супругу от головных болей пользовал. Как ее мигрень, прошла?

— Прошла…

Директор филармонии уже расположился в рабочем кресле, поправил костюм, свою обязательную форму, но при этом немного ослабил захват галстука, чтобы было больше возможности дышать. При виде нежданного посетителя дышать стало как-то несподручно.

— Вашими молитвами, Зинаида Герасимовна чувствует себя значительно лучше.

— Головные боли перед сном не беспокоят более?

— Не беспокоят… — заерзал, пытаясь найти выход из немного щекотливой беседы, руководитель филармонии.

— Не мешает ей исполнять супружеские обязанности?

Адамов был настойчив и бесцеремонен. Он грубо и зримо напомнил Христофорову тот факт, что причиной обращения семейной пары к народному целителю было то, что супруга Степана Никодимовича перестала исполнять супружеский долг, ссылаясь на постоянные головные боли в вечернее время. Надо сказать, что за десять дней лечения народный целитель совершил маленькое чудо — госпожа Христофорова забыла о вечерних головных болях и стала вновь исполнять супружеский долг, впрочем, не с таким же энтузиазмом, как это с нею случалось ранее, до болезни. А ведь в первые годы их жизни Зинаида казалась Степе Христофорову настоящей нимфоманкой. Потом возникли эти головные боли, превратившие его супружескую жизнь через какое-то время в сущий ад. Развестись с супругой Христофоров не мог — любил ее, гадину, вот и пришлось обращаться за помощью к народному целителю.

— С этим все хорошо, Михаил Георгиевич, скажите, любезнейший, что вас ко мне привело? — Христофоров стремился как можно быстрее закончить не самым приятным образом дебютировавший разговор.

— Вот из-за этого я у вас, любезнейший, — передразнил в последнем слове оппонента целитель Абрамов, указывая одновременно руководителю филармонии на неподписанный бюджет его организации.

— Имею к вам несомненное деловое предложение, — добавил он, увидев печать ошарашенности на лице собеседника.

— Ну… — только и сумел выдавить из себя Степан Никодимович Христофоров, мысли которого разбежались во все стороны и никак не могли сбежаться в одну точку.

— А что вы скажите, если к нам с концертом приедет настоящая звезда?

— Нууу… — характер слова «Ну» изменился, что свидетельствовало о том, что в голове руководителя филармонии начинается какой-то мыслительный процесс.

— Скажем так, Степан Никодимович, что я воспользуюсь своими связями и приглашу к нам настоящую звезду, что вы скажите? — Абрамов пошел на третий заход, пытаясь выбить из Христофорова хоть какую-то вразумительную фразу.

— Ну… нашей… филармонии… это… как-то… помогло бы…

Наконец разразился целой речью руководитель музыкального учреждения.

— Ну вот… Хорошо… Тогда готовьтесь. А пока обговорим условия.

— Ээээ… — выдавил из себя господин Христофоров.

— Степан Никодимович, вы что же, думаете, что я такое дело буду за ради обычного интереса продвигать? Выборы прошли. Нет сейчас выборов. И агитировать не за кого. А у меня в этом деле есть шкурный коммерческий интерес. Понятно?

— Семь процентов от сбора на стадионе! — внезапно выпалил Христофоров, даже не слишком задумываясь о смысле фразы, которую произносит.

— Вот незадачка-то, речь-то о стадионе-то не идет-то. Выступление только в вашем концертном зале. Там акустика более-менее подходящая.

— Тээээкс… Двести мест по двести рубликов это сорок тыщ получается, да на мое хорошее отношение десяти процентов, более дать не могу — четыре тыщи. Так это вы из-за четырех кусков такой сыр-бор устроили? — Христофоров выглядел изумленным. Он-то хорошо знал гонорары народного целителя. Так сказать, не по наслышкке.

— Степан Никодимович — вкрадчиво и убедительно произнес Абрамов. — Вы не совсем понимаете, что я вам предлагаю. К вам приедет звезда. Настоящая. Даже не группа «Корешки», берите куда выше…

— Хотите сказать, что вы вылечили от геморроя Филиппа Киркорьева? — зло поиронизировал Христофоров, которого этот мутный разговор начал уже утомлять.

— Берите выше, драгоценный Степан Никодимович, берите выше! — Абрамов продолжал нагнетать таинственность.

— А выше уже некуда. Примадонна, что ли? Так ежели у Киркорьева финансы запоют романсы, так он и в нашу дыру пожалует — в это я поверить могу, а вот чтобы Прима сама… это уже бред!

— Хо-хо-ха-ха… — внезапно рассмеялся народный целитель, так что даже окладистая борода его затряслась над столом, отчего на бумагу с бюджетом упали две седые волосинки.

— Что это с вами? — неприязненно поинтересовался Христофоров, брезгливо смахивая волосинки с деловых бумаг.

— А выше Примы вы и представить никого не можете? — с нехорошим огоньком в глазах спросил народный целитель.

— Не кощунствуйте… — с горьким привкусом от разговора отозвался руководитель филармонии. Ему стало казаться, что Абрамов пришел поиздеваться над ним, чтобы улучшить свое настроение и самооценку. Но для чего это и так успешному человеку такое дело надо было бы?