Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не хочу думать ни о чем. Откуда это все взялось и что, собственно, происходит? Какая разница… Хочу есть, пить и «гулять» — смотреть на звезды — под музыку. Вот так.
Некоторые соображения теперь, когда я уже немного освоилась и переварила случившееся, приходят мне все-таки на ум. Соображения вот какого рода… Что, если этот лагерь — для меня?
Может такое быть?
Неужели… Неужели этот лагерь приготовлен для меня?
Что же это означает? Возможно, те, кто доставил меня сюда, где-то рядом? И они наблюдают за мной?
Возможно, я в Прекрасной долине не одна? Возможно, они надеялись, что я погибну — в самые же первые часы своего пребывания среди дикой природы. От одиночества, голода или страха. И потому они не стали меня убирать.
Но этого не случилось. Я все еще жива.
И теперь они почему-то решили сохранить мою жизнь. Может быть, понаблюдав за моими манипуляциями с «Леди Смит»?
Но почему они не хотят, чтобы я погибла? Пожалели? Или я им для чего-то нужна? В жалость я не верю. Остается второй вариант.
Любопытно, что среди приготовленного для меня снаряжения есть все, о чем можно только мечтать в моем положении. Нет только патронов для моего пистолета «Smith & Wesson».
Какая невнимательность! При такой-то предупредительной заботе!
Может, это вообще какой-то грандиозный эксперимент над моей психикой?
Как утверждал когда-то мой муж, кстати, нейробиолог по образованию, человеку и не надо ничего «реально» переживать. Достаточно воздействия на определенные участки мозга — и вот вам боль, радость, отчаяние или эйфория. Какие хочешь ощущения…
Может, я лежу где-нибудь на коечке — в какой-нибудь лаборатории, с присоединенными к моей несчастной голове проводками, — и все эти видения результат «воздействия» электродов? А на самом деле ничего нет. Никакой долины.
Ну и шут с ними. Хоть бы и так! Важен результат. В данный момент он мне даже нравится.
Если бы еще вывихнутая нога перестала болеть.
Н-да… Однако что ж такое: на одни участки мозга воздействуют, а на те, которые за боль в лодыжке отвечают, забыли?
К сожалению, у меня не получается вести дневник каждый день.
Лодыжка наконец перестала болеть. Однако больше я не планирую восхождений. И не занимаюсь «разведкой местности». Как-то больше не хочется. Да и бессмысленно это все, по-видимому. Своими силами мне из этой долинки не выбраться.
У меня сейчас, когда я опять «на ногах», другие заботы. Обдумав свое положение, а также то, что мне уже известно об этой долине, я решила перенести свой лагерь к реке.
Теперь, когда у меня есть палатка, отличный теплый спальный мешок и все необходимое для туристического бивачного существования снаряжение, я не привязана так крепко к теплым расселинам горы Черной. Расселинам теплым — и опасным…
Ночевать я теперь могу и в другом месте — не замерзну. И не поджарюсь — во всяком случае, сразу! — в случае внезапной активности Черной.
Другие плюсы этого переезда таковы: рядом теперь будет вода, которую я использую для приготовления пищи и питья. Что же касается воды в горячем озерке, то она хороша для купания, но у нее сильный сернистый привкус. Купания бодрящие, а вот что будет, если ее пить? Мало того, что она противна на вкус, где гарантия, что не отравишься? Так что… Оставлю такую возможность — покончить счеты с жизнью с ее помощью — для более крайних случаев и безвыходных ситуаций. Я бы не рискнула ее пить сейчас.
Кроме того, меня все-таки отчего-то очень беспокоят эти испарения, поднимающиеся над расселинами Черной.
Мне даже кажется иногда: не влияют ли именно они на мое самочувствие и на странные перепады настроения? То я вижу все в черном цвете, а то вдруг такая необъяснимая эйфория.
В общем, снуя, как муравей — пару километров в одну сторону, пару в другую, — я перенесла все «свое» барахлишко к реке.
И потом долго возилась с палаткой и обустройством своего нового местожительства.
Вчера ночью, когда я со своего нового места смотрела в сторону Черной, мне показалось, что я вижу огненные отсветы. Это было похоже на огни костров…
Но, поскольку мне не удалось обнаружить в своей долине пока не только ни одного человека, но даже и малейших следов его пребывания, я предполагаю, что эти огненные блики свидетельствуют, скорее всего, о вулканической деятельности Черной.
Все-таки способность человека привыкать, причем очень быстро, к самым невероятным изменениям в своей жизни поистине удивительна. Сила привычки — это, по-видимому, особый феномен. Нечто заложенное в самой природе человека, выработанное и усовершенствованное миллионами лет эволюции. Без привычки человек как вид не смог бы выжить.
Казалось бы, со мной случилось такое, что человеческий рассудок вместить и переваривать не в состоянии: я очнулась, словно после сна, в другом мире.
Но вот, проходит день за днем, и самые, казалось бы, главные для меня и животрепещущие вопросы: как и что все-таки случилось? — отходят на второй план. Превращаются в какой-то абстрактный интерес. Повседневные заботы кажутся мне все более актуальными. Как, например, приноровиться снимать кружку с закипающим кофе со спиртовки, чтобы не обжечься? И именно в тот момент, когда поднимается пенка и кофе еще не успевает перекипеть?
Все дело в том, что варка кофе происходит сейчас — и потому это для меня важнее.
Перед сном долго сижу у костра.
Пролетела, прочертив темное небо, и погасла яркая точка… Звезда!
Вообще-то падающая звезда, которая прорезает ночное небо, — это на самом деле камень, нагретый до белого каления. «Небесный камень», нагретый «в результате трения о воздух». Он может быть размером с горошину или с футбольный мяч…
Глядя на яркую точку, я, конечно, сразу вспомнила о дяде Мирославе и тете Агнессе. Как они там? Как же старики переживали из-за похищенного камня!
Конечно, хондриты не такая уж и редкость. Поскольку падает метеоритов с неба, в общем, очень много. Но, увы, большая часть тонет в океане, а другие очень малы. К тому же похищенный камень, как выяснилось, когда-то был лично привезен профессором Горчицким из Антарктиды.
Антарктида — это Мекка для специалиста по хондритам!