– Что там написано? – поинтересовалась девочка.

Женщина наклонилась и прямо посмотрела в ее зеленые глаза, нетерпеливо желающие все знать и понимать. А та улыбнулась, показывая молочные зубы и дырку от выпавших резцов.

– Это название их школы, детка, «Мурат-Рафаэль».

– Муратафаэль, Муратафаэль… – запела девочка.

Мать подняла голову и указала взглядом на монаха в начале колонны, который с трудом поспевал в ногу:

– Видишь падре, того, что в шляпе? Это один из их преподавателей.

Девочка наморщила носик, будто ей что-то не понравилось.

От ледяного порыва ветра зарябила водная гладь канала, окрасившись в цвет старинного серебра. Лодка заскрипела об опору, к которой была привязана. На севере край неба покрывался темными облаками.

Женщина поспешно поправила шарфик на шее у девочки.

– Все, теперь пойдем! – сказала она. – Скоро совсем стемнеет. – И потащила девочку прочь, взяв ее за руку.

– Бакунин!

Микаэль повернулся к товарищу, который звал его по прозвищу, полученному в колледже. Ему нравилось прозвище, потому что это было имя его любимого философа, и потом, он уже привык. В сущности, здесь у всех были прозвища. Например, парень, который его позвал, был известен как Азнавур, и, уж конечно, не из-за своего красивого голоса. Азнавур, при рождении Эмиль Мегоян, был сыном богатого владельца ресторана в Марселе. Сейчас они возвращались из кинотеатра в Санта-Маргерите, где обычно проводили воскресные вечера. Как всегда, их сопровождал отец Кешишьян, преподаватель языков и богословия. Он учил их армянскому, обязательному в колледже языку, а также итальянскому, английскому и французскому. Благодаря ему большая часть студентов хорошо изъяснялась на нескольких языках.

– Спорим, он вор, – зашептал Микаэлю Азнавур, кивая головой на Дика, их товарища, шедшего впереди.

Дик был долговязым юношей, мускулистым и проворным, как атлет. Он был сыном армянского промышленника из Детройта, впрочем, все они были армянами, отпрысками семей, желавших вырастить их в уважении к своим национальным традициям.

– Спорим? – настаивал Азнавур.

Микаэль скривил рот.

– Смотри, мы почти у цели! – тихо предупредил его друг.

В нескольких метрах впереди была лавка зеленщика с двумя выставленными снаружи лотками. Они были полны свежих фруктов и овощей, аккуратно разложенных и манящих. Студенты проходили мимо и уже почти миновали входную дверь в лавку, в глубине которой хозяин обслуживал клиента, когда Дик протянул руку, молниеносно схватил яблоко из корзинки и спрятал себе в карман.

– Ты видел? Я же тебе говорил, – зашептал Азнавур, толкая локтем в бок Микаэля.

Дикран-вор продолжал идти как ни в чем не бывало, сохраняя свое место в строю. Фыркнув, он откинул назад вечно падавшую на лоб прядь светлых волос, одернул пиджак, затем оглянулся и заговорщически подмигнул двум приятелям. Все произошло так быстро, что никто, кроме них, ничего не заметил.

– Ты дурак, – сказал Микаэль, краем глаза наблюдая за лавкой, не спохватился ли хозяин и не бежит ли за ними вслед.

– Fuck you, – ответил «вор» в своем любимом стиле. Он часто пользовался этим выражением, особенно когда не находил среди товарищей солидарности, на которую рассчитывал.

– На этот раз я тебя не буду покрывать, предупреждаю, – проворчал Азнавур. Высокий и коренастый, с лицом, испещренным прыщами, он отличался покладистым характером и лояльностью. Дик знал, что он никогда бы не выдал его.

Отец Кешишьян внезапно остановился. Его «антенны» уловили волнение в конце строя. Он пригрозил рукой, и все юноши опустили головы и продолжили путь, затаив дыхание.

– Я этого Дика убью, – прошипел Азнавур, когда они уже были в нескольких шагах от входной двери колледжа.

* * *

Колонна остановилась напротив внушительного здания в стиле барокко со строгим белесым фасадом под номером 2596 в Дорсодуро[16]. Под штукатуркой, сильно облупившейся в нижней части фасада, виднелись кирпичи блекло-розового цвета. Выходившие на улицу большие окна украшали мраморные карнизы и кованые фигурные решетки. Четыре колонны поддерживали центральный балкон, под которым на вывеске крупными буквами было написано: «Армянский колледж “Мурат-Рафаэль”». Главные ворота, выкрашенные в черный цвет, были почти всегда закрыты, за исключением особых случаев, и все обычно входили через запасной вход с левой стороны здания.

– Все здесь? – спросил, вздохнув, отец Кешишьян, проходя вдоль шеренги студентов и внимательно всматриваясь в их лица.

Он только что закончил считать, когда Дик достал из кармана яблоко и надкусил с таким громким хрустом, что воспитатель мгновенно повернулся в его сторону. Дик буквально окаменел с набитым ртом, спрятав руку с яблоком за спину. На колокольне церкви Кармини пробило пять ударов.

– Входите, – приказал воспитатель с мрачным лицом.

Студенты послушались. Молния осветила затянутое черными тучами небо. «Вор» замешкался, осмотрелся и попытался пройти последним. В этот момент Микаэль увидел, как он избавился от яблока, с удивительным проворством выбросив его в канал. Яблоко сначала скрылось под водой, но скоро появилось на поверхности и, подхваченное течением, поплыло, как лодочка, по гладкой поверхности канала, начинавшей рябить от первых крупных капель дождя.

– Покупаю гостиницу и два дома.

– Сто пятьдесят плюс… Ты мне должен двести тридцать тысяч долларов.

В общей гостиной студенты играли в «Монополию». Гостиная располагалась на первом этаже, сразу после холла, и окнами выходила в сад, усаженный розами. В центре зала стоял стол для игры в пинг-понг, а под окнами примостились широкие удобные диваны, хотя и немного потертые. Сбоку от входа стоял книжный шкаф из красного дерева, с полками, набитыми книгами на всех языках: религиозные монографии, учебники по истории, классические романы, томики поэзии, греческие трагедии, философские трактаты, архитектурные и географические журналы. Рядом с книжным шкафом стоял рояль. Микаэль иногда играл на нем, тщательно настроив. Стены украшало множество гравюр, на одних были виды Венеции девятнадцатого века, на других – сюжеты современной армянской истории – «славной армянской истории», как подчеркивали все время монахи.

– Эй, я тебя видел! – Керопе, тщедушный юноша с щетинистыми волосами, набросился на Дика-вора.

Отец Кешишьян посмотрел на них поверх своих очков для чтения.

– Да ты бредишь, приятель! – ответил Дик.

– Ты лгун, ты украл гостиницу! Да это и Бакунин видел, правда же, ты видел?

Юноша обратился к Микаэлю таким тоном, будто умолял его сказать правду.