– Вниз! – крикнул Билл. – Скорее вниз, они уже в доме! Быстро!

И пополз к двери, но его опередила мать. Она оказалась в коридоре первой, побежала к лестнице, я выполз следом, поднялся на ноги, но опоздал. Тереза подбежала к перилам, перегнулась, посмотрела вниз, вскинула карабин и начала палить в темноту, расцвеченную рыжими всполохами. В кухне что-то горело, и горело хорошо, но мать, как ни вытягивала шею, наплевав на опасность, ничего не могла разглядеть.

– Плохо дело, – пробормотала она, когда я оттащил ее от перил, – очень плохо. Наш трактир того и гляди сгорит, а я сижу тут и не могу ничего сделать.

– Черт с ним! – крикнул из комнаты Билл. – Черт с ним, с домом, ты купишь себе новый, детка! Я заплачу тебе!

– Не называй меня так! – взвилась Тереза, и если бы не я, она бы пристрелила нашего постояльца. – Ты отдай мне, что должен и катись к чертям, а я сама решу, что мне делать с моими деньгами!

Билл пробурчал что-то невнятно-примирительное, прошелся по комнате, заглядывая в окна, под его ботинками хрустели осколки и позвякивали гильзы, мы с матерью ждали в коридоре.

– Наша взяла, – через пару минут тишины сказал он, – они ушли. Мне снова повезло. Надо посмотреть, кого мы успокоили навеки, надеюсь найти среди них Черного брата. Пойдем, сынок…

На пол что-то упало, стукнуло тяжело и глухо, мы обернулись и увидели на досках гранату. Она крутилась вокруг своей оси, крутилась медленно, как волчок, в котором кончился завод, потом остановилась и покатилась нам под ноги. Медленно покатилась, точно ее держали за веревочку, ткнулась в ножку стула, отскочила, крутанулась, неповоротливая, как шершень, полежала немного и ее понесло к нам.

Билл медленно повернулся, наклонил голову и разглядывал гранату так, точно видел ее впервые в жизни и не догадывался, что это за предмет, для чего предназначен и что сейчас произойдет, если мы все не поторопимся. Постоял так в раздумьях, наклонился точно нехотя, подхватил гранату с пола и швырнул в окно. Грохот, вспышка, треск и пропавший в нем короткий щелчок – все произошло так быстро, что я по обыкновению сообразил, что бояться уже поздно, все давно закончилось. С улицы снова кто-то орал, протяжно, надрывно, заходился в крике, а Билла взрывной волной отбросило к шкафу, вернее, к тому, что от него осталось.

Шкаф занимал собой весь угол и с вырванными дверцами больше походи на гроб, готовый принять постояльца. Билл лежал навзничь и тяжело дышал, я подполз к нему и тут же понял, что моя помощь не понадобится. «Скорая», реанимация, антибиотики, переливание крови – вот что ему было нужно, то, что не найти ни за какие деньги в нашей глуши. Поэтому Билл был обречен, и он сам это понимал, еле слышно стонал сквозь зубы и пытался расстегнуть быстро темневшую на груди куртку.

– Я помогу вам, – я взял Билла под мышки, приподнял и потащил из комнаты. В коридоре было полно дыма, от него слезились глаза и першило в горле, на стенах играли рыжие всполохи. Я понимал, что один – последний – «друг» Билла остался в живых и, возможно, бродит где-то поблизости или ждет, когда пожар выгонит нас из дома, ждет, чтобы прикончить поодиночке. Но и оставаться здесь было невозможно, к тому же у меня был с собой ремингтон и десяток патронов к нему.

Перспектива сгореть заживо прибавляла мне сил, я кое-как доволок Билла до первого этажа и уложил на пол, сам сел рядом, весь мокрый от пота. Мать металась по кухне, она пыталась залить огонь, но опоздала, тот уже выгнал ее за порог и развернулся вовсю: сожрал занавески на окнах, лизал пластик стола и шкафов, от них поднимался едкий удушливый дым.

Билл надрывно закашлял и вдруг с силой дернул меня за рукав, но я не обратил внимания, попытался подняться, чтобы тащить его дальше, но тот вцепился в меня мертвой хваткой.

– Надо идти или мы сгорим… – он не дал мне договорить, приподнялся на локтях и зашептал, глядя куда-то сквозь меня. Возможно, он уже видел своих «друзей», что ждали его за чертой, или что-то другое, но взгляд его был неподвижный, полный ужаса и боли.

– Данила, ты один из немногих чего-то стоишь, и скажу тебе все. Карта, которую они искали, не здесь, я положил ее в ячейку банка, он в Бристоле, ты найдешь его без труда. Его хозяева берут хорошие деньги за хранение, но слово держат, в том хранилище можно пересидеть ядерную войну. Запомни, – Билл сообщил мне название банка, а также назвал несколько цифр и букв кода, заставил повторить меня дважды, и тут в коридор вбежала моя мать с огромной набитой сумкой в руках. Она услышала последние слова Билла и непонимающе смотрела на нас.

– Тереза, – пробормотал Билл, еле ворочая языком, – Тереза. Красивое имя. Мою крошку-племянницу зовут Тереза, она уже в семь лет стала такой красоткой, что страшно подумать, как расцветет она к шестнадцати годам. Парни будут бегать за ней толпами и драться за один ее взгляд, и ты бы дрался, Данила, когда увидел бы ее. Слышишь, что я сказал тебе? Запомни, ее тоже зовут Тереза…

– О чем это вы? – перебила его мать и закашлялась от дыма. Огонь уже полз по лестнице вверх, и путь на второй этаж был отрезан, нам надо было торопиться. И то, что в дверь пока никто не ломился и даже не стрелял, внушало надежду, что последний бандит ранен или предпочел убраться куда подальше, решив, что его в доме поджидает засада.

– О твоем будущем, детка, – через боль улыбнулся Билл, – о твоем новом доме, о муже. Обо всем, что ты и твой сын пожелают. В сейфе лежат деньги, те, что я копил на свое судно, забирайте их, они ваши. А теперь проваливайте и оставьте меня здесь.

Он умер, как только произнес эти слова, его дыхание остановилось, взгляд стал пустым и тусклым. Мать охнула, зажала ладонью рот и, закашлявшись от дыма, хрипло крикнула мне:

– Быстрее! Или мы сгорим!

Она открыла дверь, выскочила на улицу, запахло дождем и солью. Огонь загудел от притока кислорода, его языки поднялись выше и весело побежали по стенам и по лестнице, опалили мне волосы. Рюкзак Билла, запертый в кладовке, пропал безвозвратно, в кухне что-то хлопнуло, будто взорвалось, и я вспомнил, что в кладовке под лестницей стоят два газовых баллона. Ели огонь доберется до них… Я взял из рук Билла браунинг, обшарил его куртку и выгреб патроны россыпью, штук тридцать или сорок. Бросил их себе в карман и выбежал из дома.

Мать ждала меня у дороги, она натянула на голову капюшон, и сидела на набитой сумке, смотрела на тела убитых, что лежали на дороге. Смотрела спокойно и равнодушно, даже безразлично, а может, так оно и было на самом деле. Я подошел, встал рядом, мать взяла меня за руку, точно я был маленьким мальчиком, и спросила строго:

– Что он тебе сказал? Что за бред…

– Это не бред, – перебил ее я и выложил все, что узнал от нашего постояльца, пока мы с ним ждали урочного часа. Мать, конечно, не поверила, потом вздохнула и поднялась на ноги.

– Переоденься, – она заставила меня снять старые вещи, вытащила из сумки новую «двойку» и критически осмотрела меня во всполохах пожара.

– Нормально, – сказала Тереза, – а теперь пошли отсюда.