На крыше было тихо, свинцовое покрытие было холодное как лед. Над Лондоном сверкали миллионы звезд, похожих нa блестящие снежинки. Трое мужчин залюбовались небом. Но Эмрис уже наматывал веревку вокруг огромного каменного зубца. Он работал быстро, его сильные пальцы вязали узел за узлом, пока не стало ясно, что веревка закреплена надежно. Эмрис глянул вниз. Ну и высота! Во внутреннем дворике было темно. Он напряженно вслушивался в тишину. Наконец, мужчина отпустил сложенную кольцами веревку, и она пропала в темноте. Тогда он условным знаком подозвал к себе Граффида.

Граффид слышал, как там, внизу, в королевском зверинце, рычит лев. Это был страшный рык, словно доносившийся из глубокой древности, и Граффид содрогнулся. Он залез на амбразуру между каменными зубцами, посмотрел вниз и, повернувшись спиной к пропасти, начал на коленях пятиться к краю, цепляясь руками за самодельную веревку. Он не видел, что делается позади него, и не знал, что его ждет, когда он спустится во двор, а ведь там он мог оказаться в ловушке. Оставалось только надеяться на удачу. Вихляясь на веревке, он продвинулся чуть ниже и, чувствуя, как его ноги болтаются в воздухе, постарался не думать о том, что может сорваться. Камни, падая с карниза, больно били его по спине. Граффид продолжал спускаться, раскачиваясь из стороны в сторону. И тут у него кончились силы. Он уже не владел своим телом. Потеряв равновесие, Граффид повис на одних локтях. Наконец, крепче вцепившись в веревку, он нашел нужное положение. Но в тот момент раздался звук разрывающейся ткани, и у него упало сердце. Однако простыни выдержали, и, поочередно цепляясь руками за веревку, он продолжил свой путь вниз. У него болели плечи – пострадали плечевые связки, кисти рук не выдерживали тяжести его тела, глаза заливал едкий пот. Вдруг веревка дрогнула, и у него опять заколотилось сердце. «Боже! Да я от страха чуть не выпустил из рук веревку! – пронеслось у него в голове. В темноте над ним узел, соединявший две простыни, натянувшись до отказа, стал расходиться. – Недалеко, теперь уж недалеко…»

Он упрямо продолжал движение вниз, крепко схватывая веревку то одной, то другой рукой. Сверху над собой он видел высокие стены крепости, а над ними – звездное небо. Темные окна были похожи на раскрытые рты, черные на фоне побеленных стен. Он на ощупь искал веревку и чувствовал, как она выскальзывает из его рук. Пот на его плечах вдруг превратился в лед. «Господи Иисусе, поддержи, не дай ей лопнуть». – Граффид спешил, изо всех сил работал ногами, но мышцы его ослабли и не слушались, еле выдерживая его огромное, толстое тело.

До земли оставалось несколько этажей.

V

Грейсчерч-стрит

С возрастающим волнением Элейн смотрела, как конюхи и слуги укладывали в повозки последние короба. Сборы продолжались всю ночь: люди паковали вещи, грузили повозки, седлали лошадей. Она с трудом сдерживала желание прыгнуть в седло и одной поскакать на север, чувствуя, как развеваются на ветру ее волосы, как ходят под ней могучие мускулы коня, несущего ее вперед…

Но, решив не повиноваться глупому порыву, Элейн терпеливо ждала, когда все будет готово к отъезду. Ронвен застегивала графине плащ на плечах, когда к ней подвели ее коня. Там-Лин гордо выгибал шею, его чепрак хлопал на холодном, мартовском ветру. Пора было отправляться, но на Элейн вдруг напал страх. Хол Лонгшафт, ее управляющий, выступил вперед.

– Мы готовы, миледи, – объявил он улыбаясь. Все в доме понимали, как она волнуется.

– Спасибо, Хол. – Она взялась за поводья.

Элейн уже была в седле, когда из-за поворота показалась группа королевских верховых. Гулкий цокот копыт заглушил мирные звуки раннего утра на городских улицах.

Всадники ворвались в распахнутые ворота – обоз графини уже собирался покидать двор. Офицер, ехавший во главе отряда, подскакав к Элейн, осадил лошадь так, что она взвилась на дыбы. Спешившись, он обнажил меч в знак приветствия и произнес:

– Леди Честер, у меня с собой приказ арестовать вас.

– Приказ? Чей? – недоуменно спросила она.

Элейн почувствовала, как напряглись стоявшие рядом с ней Хол и Ронвен, словно они хотели закрыть ее своим телом. Там-Лин нетерпеливо бил копытом землю и тряс головой. Хол взял коня за уздечку и успокоил его.

– Приказ короля.

– В чем меня обвиняют?

– В том, что вы подстрекали к побегу узника, который содержался в замке его милости, в Тауэре.

Офицер шагнул к Элейн.

– Граффид! – одними губами прошептала она.

Возможно, он слышал ее, но не подал виду.

– Вы должны немедленно следовать за мной в Тауэр, миледи. Прикажите вашим людям вернуться в дом. Сегодня вы из Лондона не уедете.

Пораженная, она повернулась к Холу.

– Позаботься обо всем, – спокойно распорядилась она.

– Да, миледи.

– Мои дамы поедут со мной, – сказала она офицеру, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тверже. Она сделала знак Ронвен и Несте сесть в седла и послала Там-Лина вперед. Офицеру пришлось с разбегу прыгать на спину своего коня, чтобы догнать Элейн.

Когда они въехали в ворота Тауэра и оказались внутри крепости, им представилось такое зрелище: повсюду стояли кучки людей, которые о чем-то перешептывались. Эта толпа состояла из солдат, слуг и горожан. Элейн понимала, что они смотрят на нее, и слышала, как они тихонько передают из уст в уста ее имя. Внезапно ею овладел смертельный страх.

Король ожидал ее в своих покоях в Белой башне.

– Ну что, теперь ты довольна?! – в ярости накинулся он на нее, едва она переступила порог. – Ты всегда была смутьянкой, и я должен был знать, что ты не изменишься! Я должен был помнить, как ты умеешь мутить воду! – Он метался вокруг стола, подобно буре, облаченный в золото и пурпур. Его свита жалась вдоль стен.

– Достаточно, мадам! Это было в последний раз! – Он, как бык, выставил вперед лоб, что являлось характерным признаком того, что он гневается. – Я послушался Александра Шотландского, когда он умолил меня позволить тебе жить одной. По его же просьбе я держал твоего мужа при себе, не пуская его к тебе, – тоже по его просьбе. Довольно!

Элейн смотрела на него широко открытыми глазами, пытаясь понять, в чем дело. Генрих продолжал бушевать.

– Я отошлю тебя назад, к де Куинси. Пусть он держит тебя в повиновении отныне и навсегда! Ты научишься покорности мужу, как того требуют церковь и закон. Я умываю руки. Отныне Александр не увидит от меня никаких милостей. За то что ты натворила, тебя следовало бы заключить в тюрьму!

У Элейн дрожали руки, голова шла кругом.

– Не понимаю, где Граффид? Я хочу его видеть. Что бы он ни совершил, это не моя вина. Как я могла ему помочь? Что сделала?

– Что ты сделала? – прошипел он.

– Ваша милость, – священник, до того сидевший тихо углу, выступил вперед, – леди Честер, по-видимому, не слышала о том, что случилось.