Граффид подождал, пока вышел за дверь стражник, и только тогда приветствовал их:

– Элейн, наконец-то! Как ты, сестричка?

Элейн принялась его рассматривать. В этом толстом, лысеющем мужчине не осталось ничего от того рыжеволосого красавца, каким она его помнила.

– Ради Бога, Граффид, что они с тобой сделали? – Она обняла его раздувшийся живот.

– Ты про мое жирное пузо? Оно исчезнет, когда я буду на свободе. Вот увидишь. Сенена ругалась по-всякому, когда приезжала навестить меня в прошлый раз. – В его глазах появилась грусть. – Боже, как я по ним скучаю! Но я рад, что они уехали. Здесь им было не сладко. Ты видела ее и мальчиков?

Оуэйн все еще оставался с отцом в Тауэре, остальные были с Сененой в Криссете.

– А кому здесь сладко? – воскликнула Элейн. – Нет, я не видела их. Я не была в Гвинеде с тех пор, как умер папа.

– Значит, ты не видела нашего возлюбленного братца? – Голос Граффида звучал резко, неприязненно.

– Нет.

Ронвен устроилась в сторонке, на сиденье в глубокой оконной нише, где для удобства были разложены подушки. В комнате стены были закрыты занавесами; тут стоял стол, а вокруг него скамьи и стулья, около камина – кресло. Стол был завален всякой всячиной, говорящей о том, как проводили время обитатели этих покоев. Тут лежала доска с расставленными на ней шахматами – игра была не закончена, остановлена на середине; рядом лежал пергамент, и тут же – перья, книги и небольшая кожаная коробка для игральных костей. Среди всего этого стояли несколько пустых бокалов из-под вина.

– Граффид, зачем ты остался здесь? Что с тобой стряслось? Как ты можешь жить без верховой езды, без привычных тебе забав и драк?

– У меня нет другого выбора. Я живу здесь, потому что я узник короля, милая моя сестричка. Ты знаешь это не хуже меня, и знаешь, из-за чего я здесь, – из-за предательства нашего брата! – Его голос был полон горечи. – Но давай не будем больше говорить обо мне. Расскажи о себе. Почему ты не в Шотландии?

– Александр не хочет, чтобы я оставалась с ним. Я родила ему двух сыновей, Граффид, и оба они умерли. Какая ему от меня польза? – грустно сказала она и отвернулась.

Он нахмурился.

– Я думал, он любит тебя, милая. – Граффид взял ее за плечи, повернул к себе и посмотрел ей в лицо. – У него есть жена, чтобы рожать ему детей. Ты ему нужна была для любви, разве не так? – Он с нежностью и состраданием смотрел ей в глаза. – Ты не была с ним?

Она отрицательно повела головой.

Да, Александр присылал ей послания и подарки, но она не радовалась им, а, наоборот, все глубже погружалась в свою печаль. Ведь сам он не ехал к ней. Она хотела его – не нужны были ей его дары. Через две недели после того, как похоронили маленького Джона, она оставила Лох-Ливен и пустилась в дальний путь, на юг. Он никого не выслал вслед за ней. Он ничего не сделал, чтобы остановить ее.

Элейн проделала все путешествие в Англию словно в забытьи, не видя никого и ничего вокруг. Лицо ее закрывала черная вуаль. Приехав в Фозерингей, она удалилась в свою опочивальню и погрузилась в траур по своим детям и по своей любви.

Она не думала о том, что в Фозерингей может ворваться Роберт. Этого и не случилось, за что она еженощно благодарила богов. Ей было неинтересно знать, где он и кто не пускал его к ней в Фозерингей. Его не было – и она была спокойна. Элейн любила своих лошадей, и собак, и красивую природу вокруг, и это помогло ей окончательно восстановить свои силы. Она совершала прогулки верхом, гуляла и снова, взяв бразды правления в свои руки, занималась хозяйством на землях, оставленных ей в наследство.

Александр продолжал присылать ей дары и письма, но она ему не отвечала. Он забыл ее, оставил одну, наедине с невыносимой скорбью. Гордость не позволяла ей написать ему, умолять его приехать к ней, а потом уже было поздно. Как бы ни было сильно в Элейн желание оказаться в его объятиях, в ее сердце уже проник холодок. Он лег на сердце тяжелым грузом и мешал ей позвать Александра. Всякий раз, когда она мыслями переносилась в Шотландию и вспоминала короля, перед ее внутренним взором возникал образ маленького Джона, бледного, неподвижного в своей королевской колыбельке. Эти воспоминания изматывали ей душу.

Элейн ничего не знала о Роберте до того дня, когда она оказалась в Лондоне, где навещала Лунед с ее выводком шумливых, веселых ребят. Тогда ей принесли от Роберта письмо, в котором он сообщал, что замолвил за нее словечко перед королем и тот позволил ей повидаться с Граффидом. Прежде Генрих наотрез отказывался оказать Элейн такую милость.

– Ты писала Александру? Или передавала для него что-нибудь на словах? – мягко добивался от нее правды Граффид.

– Если он еще любит, он знает, где меня искать.

– Может, он ждет знака, намека на то, что ты его еще любишь.

Помолчав, Элейн улыбнулась.

– Непохоже. При нем есть женщина, которая его отвлекает. – Она подошла к столу и, посмотрев на шахматную доску, взяла одну из выточенных из слоновой кости фигурок и, немного подумав, сделала ход.

– Мы оба просто дурачки, да? – медленно произнесла она.

– Да, наверно, – усмехнулся он.

– У меня, по крайней мере, есть оправдание, – продолжала она. – А у тебя нет. Посмотри, на кого ты похож, Граффид. Как ты можешь мириться с положением безвольной жертвы? Неужели ты будешь стоять в стороне и смотреть, как Генрих приберет к рукам Гвинед, если Изабелла так и не родит Даффиду сына? Разве твои наследственные права тебе уже безразличны? И будущее Оуэйна тоже? И не только его – Ливелина, Родри и Даффида, чтобы они вырвались из когтей Генриха?! – Ее глаза вспыхнули гневом. – Не будь таким, Граффид. Кажется, стражи тут немного. Если бы я была на твоем месте, я бы давным-давно сбежала. Или тебе в самом деле по душе это сытое существование? – Она так сильно хлопнула ладонью по его животу, что он согнулся. – Ты меня удивляешь, брат. Я-то думала, ты сделан из теста покруче. Ты нужен в Уэльсе, и нечего тебе прозябать здесь, в Лондоне.

Граффид вспыхнул от гнева.

– А что мне делать? Они запирают двери крепко на засовы, и везде стража, разве ты не заметила? Это королевская крепость, Элейн, и я здесь не для того, чтобы отдыхать, я здесь королевский узник!

– На окне нет решеток. Беги через окно! – возразила она резко. – Придумай что-нибудь, ведь и раньше совершали побеги из Тауэра. Твои дети уже позабыли, как выглядит их отец.

Рассерженная Элейн села на стул. Он улыбнулся:

– Узнаю прежнюю Элейн. Такая же смутьянка, как была.

– Нет, уже не та. Я теперь живу тихо, на природе, занимаюсь своими лошадьми и собаками, как какой-нибудь виллан!

Граффид захохотал.

– Моя сестричка – виллан! И ты смеешь после этого нападать на меня?

– Я нападаю на тебя оттого, что ты сдался.