Конечно, я пыталась защищаться. Я обошла все печатные издания в городе с просьбой позволить мне высказать свою позицию. Но они не проявили ко мне ни малейшего интереса. Ни из одного из них мне не перезвонили. В общем, на мне поставили крест. Я больше не заслуживала их внимания.

Вы спросите, почему я не попыталась вернуть расположение публики с помощью моей радиопередачи, колонки в газете, выступления в программе «С добрым утром, Америка!»? Почему я не воспользовалась этой возможностью и не объяснила, что мой случай не имеет никакого отношения к методике доктора Виман? Да просто потому, что такой возможности у меня больше не было. «Вы утратили доверие публики», — объяснили мне тем тоном, каким, наверное, разговаривают с прокаженными.

Удивительно, до чего быстро все меняется в мире шоу-бизнеса! Как легко вас могут забыть, растоптать и уничтожить. Стоит только вам вступить в конфликт с кем-нибудь или просто совершить ошибочный шаг — и вас забросают камнями, прежде чем вы успеете глазом моргнуть. Вы скажете, что я рассуждаю сейчас как моя подруга Сара. Но у меня самой голова пошла кругом, когда я осознала, как мало времени надо, чтобы полностью перестать существовать для них.

От меня отвернулись все — даже мой литературный агент. По наивности своей я надеялась, что даже если телевидение и радио от меня отказались, я могу рассчитывать на успех хотя бы в той области, с которой начиналась моя карьера, — на литературном поприще. Я решила написать новый бестселлер — продолжение моей книги, за которой совсем недавно охотились издатели. Но мне пришлось распрощаться и с этими планами. Литературный агент сообщил мне, что, «прощупав почву», он пришел к выводу: книги Линн Виман не будут пользоваться спросом на рынке. Он добавил, что я могу попытать счастья где-нибудь еще.

Оставалось только заниматься частной практикой. К счастью, не все пациенты отказались от моих услуг, но их было так ничтожно мало, что денег хватало только на зарплату Диане. На содержание дома на Гора-Киско средств уже не было. Честно говоря, я едва сводила концы с концами. Конечно, я могла продать дом, но это было бы невыгодно: изменились пристрастия покупателей — «деревенский стиль» вышел из моды.

Конечно, я не умирала от голода и у меня была крыша над головой, но сознание того, что я потеряла почти все, чего достигла, не давало покоя. Я ощущала себя изгоем. Я бродила по улицам Нью-Йорка, с тоской глядя на спешащих куда-то женщин в деловых костюмах. Во время обеда я не выходила из конторы. Вместо того чтобы идти в ресторан, где можно было встретить знакомых, я наблюдала, как Диана красит ногти. Я перестала уделять внимание своей внешности, редко мыла голову, не пользовалась косметикой и дезодорантом. Просто удивительно, что я не лишилась последних пациентов!

Особенно остро я ощутила свое горе, когда однажды стояла перед прилавком с овощами и размышляла, могу ли я позволить себе спаржу на обед. Хорошо одетый мужчина, стоявший рядом со мной (он как раз покупал спаржу), неожиданно похлопал меня по плечу со словами: «Вы и есть та самая Линн Виман? Что ж, не все коту масленица!»

Несмотря на то что острота была довольно банальной, я почувствовала себя оскорбленной до глубины души. Я проплакала весь вечер. Слова этого мужчины не выходили у меня из головы. Наконец, прекратив истерику, я включила телевизор. Там шло «Тунайт-шоу». Какая-то самозванка, пришедшая на передачу, хвасталась своей методикой обучения мужчин чуткости в отношениях с женщинами!

В тот же миг я перестала жалеть себя и пришла в бешенство. Я ощутила прилив ненависти к ней, к Кипу, ко всем, кто вначале восхвалял методику доктора Виман, а потом присоединился к толпе, насмехавшейся над ней.

«Ну, я им покажу! — думала я, запихивая в рот огромные куски спаржи. Хотя мое финансовое состояние оставалось прежним, аппетит ко мне вернулся. — Я не позволю им сломить меня, развенчать теорию, в которую я верила с детства. Я сумею привлечь их внимание. Они еще попляшут у меня!»

Разумеется, я еще не знала, как именно я им это покажу, но, по крайней мере, теперь я была настроена не столь пессимистично.

Однажды Пенни пригласила меня на обед. Был уже февраль. У нее собрался весь наш «мозговой трест». Общение с подругами было для меня единственной отдушиной в тот нелегкий период. Каждая из них находила для меня время, стремилась отвлечь от мрачных мыслей, позволяла мне дать выход своим чувствам. Поэтому и в тот раз я с нетерпением ждала встречи с ними.

Пенни жила в двухэтажной квартире в районе Грамерси-парка. Когда я приехала, все уже были в сборе и вели непринужденную беседу о работе: о фильмах Гейл, о фотографиях Изабеллы, о книгах Сары, о деловых контактах Пенни. Я вдруг почувствовала себя лишней, будто моя работа не стоила того, чтобы о ней говорить.

Мне стало немного легче, когда разговор зашел о личной жизни: о безработном муже Гейл, о возлюбленном Изабеллы, не желающем узаконить их отношения, о непостоянном муже Сары, о последнем завоевании Пенни. Но потом я вспомнила, что по этому вопросу мне тоже нечего добавить, и опять стала впадать в депрессию.

Вскоре мы сели ужинать. Никто из нас толком не умел готовить, и поэтому мы ограничились пиццей, купленной за углом. Я вспомнила, как Кип всегда готовил пиццу сам, начиная с теста, и мне стало еще тоскливее.

После ужина я сидела в гостиной Пенни, стараясь поддерживать беседу и улыбаться, если кто-то взглядывал в мою сторону, но была поглощена своими мыслями и делала все это автоматически. В какой-то момент я опустила руку в плетеную корзину, стоявшую рядом с моим креслом, достала журналы, лежавшие в ней, и стала с рассеянным видом листать их. Из соображений экономии, а также из принципа я больше не подписывалась на журналы. Кроме того, по большому счету, мне было все равно, что и о ком в них пишут.

Я взяла один из номеров журнала «Форчун» и положила его к себе на колени. В глаза сразу бросился заголовок на обложке: «Самый суровый начальник Америки». Далее было набрано жирным шрифтом: «Почему мужчинам и женщинам так сложно работать вместе».

Мое сердце забилось быстрее. Ладно, подумала я. Посмотрим, о чем пойдет речь.

Я нашла эту статью в журнале и прочитала ее, а потом просмотрела список. Среди самых суровых начальников Америки были Джек Уэлш из компании «Джи-И», Майкл Иснер из «Диснея», Стив Джобе из «Эпл Компьютер», Рональд Перелман из «Ревлона» и Линда Уочнер из «Ворнако Труп». Но они меня не интересовали. Открывая журнал, я точно знала, о ком из начальников хотела прочитать: о том самом, чья фотография была на обложке, чье имя стояло во главе списка. Если верить составителям рейтинга, это был самый невыносимый тип в деловой Америке.

Его звали Брэндон Брок, и он возглавлял компанию «Файнфудз» — производителя каш быстрого приготовления, замороженных пищевых продуктов, закусок, безалкогольных напитков. «Фортун» писал о сорокапятилетнем Броке как о талантливом бизнесмене, превратившем «Файнфудз» в хорошо отлаженную машину. Он мог быть вежливым и внимательным собеседником, когда ему это было выгодно, но с подчиненными держался заносчиво и славился своей бестактностью. Брок был абсолютно нетерпим к тем, кто не мог приноровиться к его ритму, но, самое главное, он не находил общего языка с женщинами, которые были в его подчинении.