— Зачем?

— Я… сам… с ними поговорю.

Я вдруг начал немного задыхаться, мне почти с трудом давались слова, потому что охватило дико странное ощущение от этого соединения наших рук. Ладошка у Насти была маленькая, почти как детская, мягкая, пальчики тонкие, и в то же время энергичные. В первую секунду они сжали мою кисть — или, точнее, попытались, потому что была она раза в два больше — видимо, по привычке обращения с детьми. Но сразу следом пальцы распрямились и попытались высвободиться из плена, вспомнив, что я вовсе не местный воспитанник, а вполне себе здоровый лоб, да ещё и неприятный этой козе. Ладно, признаю, вёл я себя при знакомстве не очень. Прямо скажем — как капризный отпрыск власть предержащего, но вот уже второй день подряд я стараюсь быть нормальным человеком, а эта шмокодявка всё равно нос воротит!

Я ещё чуть крепче сжал маленькую ладошку и повторил приказ:

— Веди!

Настя тяжело вздохнула, даже закатила глаза, но всё же двинулась в путь. Я шёл рядом, почему-то безобразно кайфуя от прикосновения к ней и старательно прятал улыбку.

— Ярослав Дмитриевич…

— Что, Анастейша?

— Вы могли бы отпустить мою руку?

— Зачем?

— Неловко. Мы ведь не маленькие дети, чтоб за ручку ходить.

— А я думал, тебя для этого ко мне приставили: чтобы присматривать и перевоспитывать, как мальчишку.

— Я уже говорила, что это не мой профиль.

— А какой твой?

— Максимум до восемнадцати. Вы для меня слишком старый.

— Так ты… школьный педагог, что ли?

— Учусь. На третий курс перешла.

— И что преподавать будешь?

— Русский и литературу.

— Я так и думал что-нибудь в этом роде. Гуманистка.

— Звучит как ругательство в ваших устах.

— Да я в восторге!

— Тогда, может быть, в честь восторга отпустите мою руку?

— Наоборот, от восторга хочется ещё крепче её сжимать.

Анастасия неожиданно резко затормозила, так что я чуть не ударился об её тощее тельце.

— Ярослав Дмитриевич! Я не знаю, что вы задумали, но вам это не поможет!

— В каком смысле? — мне вдруг стало ужасно весело. Даже интересно, что там придумала эта козявка для интерпретации моего поведения.

— В таком! Я ничего тут не решаю. И вообще, вас не держу…

— А я ничего не понимаю. О чём ты говоришь?

Настюха пожевала губы, то краснея, то бледнея, и вдруг выдала нечто совершенно замечательное:

— Если вы думаете, что своими штучками меня очаруете и я освобожу вас от работ, то сильно ошибаетесь! Я никогда не забудусь настолько, чтобы поверить в ваш ко мне интерес. Вы мне взаимно безразличны, и это никогда не изменится, а что касается исправительного срока, то, моя бы воля, я бы прямо сейчас вас домой отправила, но, к сожалению, тут все вопросы к инспектору Константину Георгиевичу.

Вот это прикол! Вот вообще не так я девушек очаровываю! Честно говоря, уже и не помню, когда в последний раз мне приходилось прилагать для этого хоть какие-то усилия. Обычно всё ограничивается фразой: "Эй, детка, иди-ка сюда!" А сейчас со мной творится нечто совершенно непонятное. И я уж точно не пытаюсь сознательно очаровать эту вредину — просто творю какую-то дичь, которая сама собой приходит в голову, а то и вовсе на уровне тела срабатывает. Но вслух произношу совсем другое:

— А почему ты согласилась?

Ручонку по-прежнему не отпускаю.

— На что? — удивлённо распахивает глазищи Настя. Они внезапно кажутся мне большими и такими глубокими, что при должной сноровке в них можно утонуть.

— Нянчиться со мной. Я понял, почему это на тебя повесили, но тебе-то это зачем, если я даже не приятен?

Её губы несколько раз дёрнулись, порываясь что-то сказать в своё оправдание, но потом она нахмурилась и ответила явно честно:

— Из страха.

— Вот уж не поверю! — ухмыльнулся я. — Ты самая бесстрашная девчонка из всех, кого я знаю!

Настя пожала плечами:

— Там, где я борюсь за действительно важные вещи или где мне нечего терять. А выбросить свою мечту на помойку — боюсь. Кто я против мэра и его команды?

— Что за мечта?

— Доучиться для начала…

— А потом?

— Делать мир лучше. Помогать людям.

Я её ненавижу. Потому что восхищаюсь. Не знаю, чего больше, но чувствовать себя хуже невзрачной девчонки, которая на три года младше, учится в педе и, судя по шмоткам, перебивается с хлеба на воду — это тяжело для психики.

А вот ещё: надо бы свалить и оставить её в покое, раз я так неприятен. Договориться с отцом на отработку в другом месте. Но я не могу. Не хочу. Хочу быть здесь и видеть её. Да, это тяжело, но в этой тяжести есть свой кайф. Может, я латентный мазохист? Нет, просто мне нужно кое-чему у неё научиться, — вот как я объясняю себе своё малодушие. Решено, остаюсь. Но стараюсь быть нормальным человеком.

Я отпустил Настину руку, и дальше мы пошли рядом, но не касаясь друг друга.

Её начальницы не оказалось на месте, и Саныч тоже сегодня отсутствовал.

— Вот видишь, проблемы нет! — довольно объявил я. — Никто не сделает меня инвалидом, и никто не узнает, что я раскидывал щебёнку.

— Зачем вам это? — удивлённо спросила Настя.

— Так а кто, если не я?

— Не похоже на стиль мышления мажора.

— Значит, побуду пока простым работящим парнем. Такие тебе больше нравятся?

Девушка хихикнула на моё утверждение, а на вопрос — нахмурилась:

— Опять вы…

— Да не в том смысле! И вообще, что ты так переживаешь? Мы же уже выяснили, что это мне не поможет.

— Значит, вы с другой какой-то целью, но мне всё равно неприятно.

— Почему тебе неприятно мужское внимание?

— Мужское — приятно, но вы…

— А я не мужчина, что ли?

— Да вы бы в жизни на такую, как я, не посмотрели! Помните, как в первый день уродиной обозвали?

— Ну, погорячился, от злости, что ты меня никчёмным назвала. Ты вовсе не уродина, Настя, тебе только лоска не хватает: косметики, нарядов, причёски…

— Ничего, обойдусь без мужского внимания. Дети меня и такой принимают.

— Ты встречалась с кем-нибудь?

— Что за вопросы?! Это не тактично!

Почему-то я решил, что это значит — нет. И это почему-то обрадовало. Глупость — а приятно. Не целованная девчонка, да ещё так упорно отвергающая даже гипотетическую возможность симпатии ко мне — это же целый квест! Люблю квесты…