— Я хотела тебя кое о чем попросить… — начала Кристина. — но тебе совсем не обязательно это делать если не хочешь.

Что такое? Мне можно поехать с ней?

— Все, что пожелаешь, золотце, — с жаром ответил я.

— Тебе ведь нравится работать в тишине?

И тут она предложила мне нечто вовсе неожиданное и в некоторой степени унизительное, однако как ни парадоксально это звучит, идея хорошо подходила к мыслям о здешней пустоте: не мог бы я присмотреть за домом на выходные, пока ее не будет? Я мог бы приехать в пятницу после обеда и побыть с ней немного перед отъездом… И она оплатит проезд, если я не против… На улице в последнее время болтается много шпаны, часто случаются кражи со взломом… А у нее в парикмахерской — дорогая мебель и аппаратура да еще магазин бижутерии, там, конечно, есть сигнализация, но если кто-то заберется в дом изнутри, проникнуть туда легче легкого… Я мог бы включать и выключать то там, то здесь свет, будто в доме полно народу…

Да, это унизительно: неужели я хорош только для этого… Я засомневался и стал искать возможность вежливо отказать. Вариантов море, но мне вдруг пришло в голову, что невероятно важно ответить сейчас согласием… (Глупость, конечно, редкостная, вся эта ерунда — только потеря времени, но что здесь такого необычного? Кто так не попадался: увидеть что-нибудь, вроде бы заказать, потом все-таки передумать; и есть еще возможность отказаться, но не решаешься и всю жизнь мучаешься, проклинаешь, но не выбрасываешь эту вещь, потому что «она стоила таких денег»? Или прийти в магазин, где, стало быть, собирался купить именно такой вот коврик, какой лежит у тебя перед дверью, точно такой, «что я купил у вас в прошлую пятницу» — будто продавец помнит каждого покупателя в лицо — и купить, но все-таки немножко другой, дрожа от ярости и сожаления, потому что золотисто-коричневые коврики «больше не производят» и, да-да, попросить продавца упаковать этот идиотский полосатый коврик, который еще и обошелся дороже… Правду я пишу или нет? И я еще промолчу о жутко дорогом и, как выясняется позже, совершенно бесполезном коврике, который вы покупаете у человека, постучавшегося в дверь; он упрашивает вас «только никому не говорить», потому что продает вам по цене ниже дозволенной… Естественно, вы никому не расскажете: вы его свернете и спрячете, но какой-нибудь шутник наверняка найдет его и прокаркает весело: «А откуда у тебя эта дурацкая тряпка?» Разве не все люди — братья? Не знаю, но что касается того, о чем я сейчас пишу, все; я обнимаю вас и хотел бы утешить, братья и сестры, в единой печали… А вы не поехали бы присматривать за пустым домом Кристины?.. И не пытайтесь врать ни себе, ни мне…)

VII

Таким вот образом, ровно неделю спустя, примерно в то же время я вновь оказался в поезде, направляющемся в южно-нидерландский портовый городок В. (Справедливости ради обязан упомянуть, что Кристина предложила приехать за мной и отвезти на машине, но я отказался: если она только увидит конуру, в которой я живу…)

Кроме смены белья, я взял с собой ручку, бумагу и чернила в совершенно невероятном, но для меня обычном количестве: целую упаковку бумаги формата А4, охапку перьевых ручек, три подставки под них же, две маленькие бутылочки чернил вторую я взял на случай, если разобьется первая — и еще пол-литра в большой, чтобы наполнять опустевшие чернильницы.

От вокзала я пошел пешком — Кристина объясняла, как добраться к ней на автобусе, но я забыл номер и был слишком погружен в собственные мысли, чтобы у кого-нибудь спрашивать, а просто стоять и ждать на остановке у меня не хватило бы терпения, — к ее дому, время от времени уточняя у прохожих направление. Один из них, худенький, красивый, хорошо одетый мальчик лет восемнадцати, улыбнулся мне в ответ с чуть большим энтузиазмом, чем принято, и мне показалось, что он почувствовал к моей персоне определенный, может быть, даже особенный интерес. Как и в большинстве таких случаев, я засомневался и решил, что это игра воображения. Но провести с этим мальчиком день, выходные, даже годы в бесконечном счастье — разве не заманчивей скуки, которая меня ожидала? Почему я не поговорил с ним, не назначил встречу? Среди моих знакомых таких полно: они заигрывают с потрясающей и ужасающей меня легкостью, по дороге на свидание договариваясь о встрече со случайным прохожим и тратя на это кокетство не больше усилий, чем им требуется, чтобы нагнуться и завязать шнурок. Но несмотря на ненасытный — хорошо хоть не постоянный — любовный голод, с которым я влачился по жизни, мне такие штучки давались с огромным трудом: даже когда инициатива исходила от другого, я сомневался и не верил, что незначительный разговор — попросить прикурить, разменять денег для автомата по продаже сигарет, узнать дорогу к пляжу, вокзалу или музею, — мог иметь своей целью нечто иное, чем то, что в нем буквально упоминалось. И если я все-таки решался остановиться и заговорить с незнакомым мальчиком — когда наконец решался, — земля уходила у меня из-под ног, и я знал, что его насмешливый отказ станет моей смертью, что у меня остановится сердце. (Говорят, я — распутник и проповедую «свободную» любовь — будто таковая может существовать на самом деле, — но я всегда понимал, что сексуальное деяние грешно, если ты не готов предложить партнеру любовь и дружбу; впрочем, я уже неоднократно говорил об этом. Но это в сторону, и не ломать себе голову.)

Между тем, когда я оглянулся, мальчик исчез. Жалея о своих колебаниях и трусости, я быстро пошел обратно, стараясь не срываться на бег, чтобы не привлекать внимания, и зачем-то посматривая на часы. На первом же углу, где мальчик, скорее всего, свернул, я огляделся, но его уже не было; должно быть, свернул на одну из улочек, пересекающих эту — передо мной был утопавший в садах район, где жили чистоплотные трудяги, — или зашел в один из ближних домов, прошел через палисадник и садик в кухню, как раз вовремя, чтобы помочь маме помыть посуду… «Улица Жимолости» — прочитал я; почему название улицы показалось мне таким дурацким, объяснить не могу.

Я тихонько брел дальше, пытаясь привести мысли в порядок. Что-то не сходилось: во всей ситуации было нечто нелогичное и противоречивое. Я ушел от Кристины на прошлой неделе в субботу утром. Почему она не попросила остаться на выходные? Куда-то собиралась?.. Или… Она кого-то ждала?.. Начнем с этого. А теперь она попросила пожить у нее эти выходные, но не для того, чтобы провести время вместе, а чтобы присмотреть за всей этой собственностью, пока ее не будет… С ума можно сойти: неужели для того, чтобы присмотреть за домом, действительно нужно было зазывать из другого города?.. Разве соседи не могли помочь? Или какая-нибудь нерадивая ученица (или ученик), которой нужно пересдать экзамены, не была бы рада позаниматься в доме, где никто не мешает?.. Или… не было никого… может, у нее не было никого: ни хороших соседей, ни друзей, ни знакомых… или никто не решался отпустить к ней домой своего красивенького сыночка из пятого или шестого класса гимназии, опасаясь за его невинную юность… Не славилась ли Кристина в этом богобоязненном городе рыбаков и матросов своим «легкомыслием»?..

Когда я дошел до улицы, где жила Кристина, мне показалось, что округа не производит такого внушительного впечатления, как в прошлый раз, ночью. И большой дом, и оба магазина были далеко не так колоссальны. То, что чудилось введением в великую, трагическую авантюру с молодой богатой дамочкой, при ближайшем рассмотрении превратилось в бесконечную скуку в тоскливом жилом районе.