По тону Кристины я понял, что разговор приближается к концу. Я кинул последний взгляд на фотографию, расположил все примерно как было и бросился в одно из металлических кресел, спиной к письменному столу. Все мои мысли и желания по поводу Кристины выветрились из головы или, по крайней мере, я уже не придавал им такого значения. Этот мальчик… его лицо… то, как он был одет… все, все отпечаталось в моем сердце за эти несколько секунд, проведенные с ним вместе в темной комнатке; образ был выгравирован навечно… Как можно до такого додуматься, необъяснимо, но так оно и есть: эта фотография существовала всегда, она была вечной, как и сам мальчик… Только подумать… Этот мальчик — моя жизнь, или моя смерть, что по сути — одно…

Перед моим внутренним взором фотография увеличилась до размеров человека, фигура стала объемной и была неярко подсвечена… Черно-белое изображение, да, но я знал все цвета реальности.

Этот рот… волосы, спадающие на лоб… джинсовый костюм, куртка нараспашку, обычная белая рубашка, две пуговки сверху расстегнуты, пряжка ремня нависает над его еще невидимым, невинным пахом… «Ты… ты… — шептал я… — даже если ты станешь моей смертью…» Нет и еще раз нет: я не сошел с ума… Есть вещи…

Решено. Я увижу его вживую, даже если это будет один смертный или бессмертный миг, что ведь тоже одно… Даже если мне придется сутками ждать его на продуваемых насквозь вокзалах… сторожить в подъездах…

Нет ни адреса, ни имени, ни… Дурак, что ж я не посмотрел обратный адрес в письме, зубрил бы его теперь наизусть, или там ничего не было написано?.. Ну, тогда на конверте… дурак, да, дурак… Дюссельдорф и то, как мальчик выглядит — вот все, что я знаю… Искать его там… Это, конечно, не деревня, но я нашел бы, если бы действительно захотел… мне поможет Провидение или сама судьба поведет меня…

«Но ведь Кристина должна знать, где он живет», — придя я себя, подумал я вдруг. А это значило, что я смогу — нет, не сегодня и не завтра, но когда-нибудь — узнать его имя и адрес. Она вправе выгнать меня теперь, но я могу вернуться в любой день и час, попросить ее поговорить наедине и сказать:

— Слушай, быстро — его имя и адрес, давай, в темпе, это вопрос жизни и смерти… Нет, это не то, что ты думаешь, я ничего плохого этому мальчику не сделаю. Жизни и смерти, да… но не его жизни и смерти, а твоей, золотце, сама увидишь, если не дашь мне его адрес…

Она, конечно, подумает, что я ревную, куда там… Ревную? Кстати, да, но не тебя к нему, как ты думаешь… шлюха, ты и вправду так думаешь?.. Нет, не тебя…

Кристина закончила разговаривать и, войдя, сразу направилась к бюро. За спиной я слышал тихий шелест бумаги. Точно: она прятала письмо с конвертом… Неужели она подозревает, что я видел фотографию?.. Я ведь все сложил аккуратно, как было…

Кристина села за стол, выдвинула и закрыла ящик, а потом стала, бормоча, подсчитывать.

— Билеты за проезд… были включены в цену?.. Да… нет… Ладно, приплюсую… Поезд… Обед…

Она округлила подсчитанную сумму до приличного гонорара, и я, приподнявшись и наблюдая за ее работой, увидел, как она открыла шкатулку с деньгами, отсчитала нужное количество банкнот и положила их передо мной на край стола. Обычно меня очень возбуждает, когда мне дают деньги, да и самый их вид, но в этот раз, стоя рядом с ней, вдыхая нежный запах ее духов и глядя на склоненную шейку, я думал совсем о другом. Да, она все расскажет, по-хорошему или нет… Письма она от меня прячет, ага… «Если ты когда-нибудь причинишь этому мальчику боль, — думал я, — если ты когда-нибудь осмелишься его опечалить…» Мне пришла в голову мысль, что я уже боготворю этого мальчика с фотографии и хочу защитить, а если Кристина не подчинится ему в мгновение ока, я сам раздену ее и отдам ему, голую и беззащитную; я с испугом подумал, что почти люблю ее лишь за то, что он ее хочет… Это плохо?.. Стоя сзади, я обнял ее, положил ладони на сисечки и пару раз нежно куснул ее в шею.

— Мне бы так хотелось остаться с тобой, зайчонок, — прошептал я, — но я вернусь. Может, на следующих выходных? Хорошо, золотце?..

Меня возбуждал собственный умоляющий тон, показательная зависимость и подчинение… ради одной цели, ради главной цел и… святой цели… Во всей мировой истории не было еще такого упрямого и неистового поклонника, каким я стану для нее… Я приду обратно, сюда… о да…

— Ты знаешь, если очень нужно, я даже, наверное, смогу оставлять тебя в покое на пару часов подряд, — уверил я ее шаловливым тоном.

Я положил голову ей на плечо и осторожно водил губами по шее и подбородку.

— На выходных меня не будет в городе. Может быть, я уеду еще в пятницу вечером, — ответила она.

Я выпрямился, взял деньги со стола и положил их в карман.

— По существу, конечно, я получил слишком много денег за то, что рассказывал всякую ерунду, — сказал я, чтобы нарушить странную, необъяснимую тишину, возникшую между нами.

«Хотя, — подумал я, но не произнес вслух, так как боялся зайти слишком далеко, — после самого выступления мне пришлось поработать в поте лица».

— Я не знаю, — как-то беспомощно сказала Кристина.

Казалось, ей трудно выбрать между двумя возможностями хорошо провести время, которые не совмещались, или она жалела о том, что должна уехать в следующие выходные и думала, не перенести ли ради меня назначенную встречу. Хотела она меня удержать или просто боялась, что потеряет, если мы долго не увидимся, или же это плод моего высокомерного воображения? Или что-то еще?

И тут мне пришла, может, преждевременная и в любом случае безосновательная мысль: тот, кто звонил сейчас Кристине и кому она говорила «золотце», и «любимый Герман» из Дюссельдорфа — не один и тот же человек?., и тот, к кому она ехала на следующих выходных?.. Нет, с чего бы?.. Я, безо всяких причин, дал этой мысли набрать полный ход, так же, как и мечтам о мальчике с фотографии… Кто сказал, что это портрет автора письма?.. И связано ли письмо с фотографией? Вполне возможно, что она лежала в письменном столе, а потом случайно завалилась под письмо… Да, но на таких рассуждениях далеко не уедешь… И узнать больше будет непросто…

— Ты поедешь на машине? — глупый вопрос.

— Нет, на поезде, — отстранено пробормотала Кристина.

Она, наверное, раздумывает, как совместить оба удовольствия или, по меньшей мере, одного хочет получить, а другого при этом не упустить с крючка.

Интересно, сколько у нее любовников на данный момент?..

Мы вернулись в гостиную, где с недвусмысленным видом стоял мой скромный багаж, обогащенный дорогими, приличными рубашками, которые я так снисходительно принял.

И уже не в первый раз за свою жизнь я вдруг почувствовал прикосновение нереального, прикосновение пустоты. Мне показалось, что в этом доме ничего не изменится, если среди мебели не будет ни единой души. Здесь нет, например, ни одной книги, ни одной завалящей книжки — да, может быть, если бы я принялся исследовать помещение миллиметр за миллиметром, то за коробкой с настольной игрой нашел бы случайно завалившийся приключенческий или дамский романчик, но это самое большее, на что можно рассчитывать… И с Кристиной мы не обменялись ни одним словом, в буквальном смысле ни одним словом, которое хоть что-либо значило… Не думал, что такое бывает… Да и, — если забыть о вечном вопросе, существую ли я, — существует ли она? Или меня сейчас вдруг перекинет назад во времени и я окажусь в последнем поезде, по дороге домой после лекции для сообщества, а пребывание у Кристины («ночь на Венериной горе»)[5]окажется сном? И разве не смешны и не абсурдны все мои фантазии: что этот дом, Кристина, ее глупая переписка и смешная тайная личная жизнь, которую она, возможно, ведет, имеют какую-то решающую связь с моей судьбой, с моей жизнью? Нет, в эту пустоту мне возвращаться нельзя…