Лилиана обладала невероятной проницательностью и чувствовала его, как никто прежде. Настолько тонко, что Антонио терялся. Она видела его насквозь, лучше всех остальных, даже Ивана.

Антонио вдруг утратил все свое самодовольство. Теперь он чувствовал неудержимое желание меняться, чтобы добиться высокой оценки Лилианы.

И эта мысль тревожила его больше всего.

Неужели он мог стать таким же слабаком и глупцом, как его братья? Он, человек со стальными нервами? Ни за что! Он заставит Лилиану уступить, а потом вернется к плану возмездия. По крайней мере, когда страстное желание обладать ею рассеется. Хотя, судя по возбуждению, которое охватывало Антонио при одной лишь мысли о Лилиане, это вряд ли произошло бы скоро.

Лили проснулась очень поздно. Позади осталась еще одна бессонная ночь, наполненная пылкими фантазиями об Антонио Балдуччи.

Она пробудилась с колотящимся сердцем и сжавшимся в чувственном спазме лоном. Распалившись, она едва удержалась от желания освободиться от этой пульсации между бедер в душе.

Выскочив оттуда через рекордно короткое время, чтобы не поддаться искушению, Лили огляделась в поисках пижамы, в которой решила провести весь день. Не найдя пижамы, она безучастно пожала плечами и направилась на кухню, завернувшись в халат. Хотелось сладкого. Много сладкого. Вчера вечером она купила огромные кексы с тройной порцией шоколадной крошки. Два на завтрак – то, что нужно. Это не компенсировало бы потерю работы и стабильности, но настроение точно улучшило бы.

Плюхнувшись на диван перед телевизором, Лили решила упоенно смотреть все без исключения серии любимых ситкомов. И если это означало, что она будет сидеть вот так весь следующий месяц, то так тому и быть.

К четвертому эпизоду любимого шоу Лили уже хихикала, потом смеялась в голос. Она громко распевала со своим любимым героем, когда в дверь вдруг позвонили.

Ее хриплая песнь смолкла, стоило бросить взгляд на настенные часы. В час дня, в среду, в охраняемом жилом комплексе, малочисленные соседи вряд ли заглянули бы к ней, зная, что она – на работе. Не иначе кто-то из них заинтересовался источником необъяснимого шума. Или почтальон, как обычно, доставил что-то из забытого заказа, сделанного по Интернету.

Лили убавила громкость, пригладила волосы и затянула пояс необъятного халата. Не найдя тапочки, она прошлепала к двери босиком.

Лили открыла дверь и опустила глаза, рассчитывая увидеть пакет. Но взгляд упал на пару больших ботинок. Начищенных до блеска, ручной работы.

Ее взор скользнул вверх, по бесконечно длинным ногам, поджарому животу, широченным груди и плечам, и всему этому, заключенному в темную оболочку, которая, казалось, поглощала солнечный свет.

– Вы сидите дома, глядя ситкомы и будоража всю округу, в то время как должны быть в лаборатории, развивая медицинскую науку?

Лили моргнула, на мгновение решив, что гигант перед ней – просто призрак. Видимо, она была так одержима мыслями о нем, что наколдовала его появление.

Но даже ее пылкое воображение вряд ли могло воссоздать столь точную копию. Антонио Балдуччи действительно стоял на пороге, блистая в своем совершенстве, как позолоченное божество на солнце.

И Лили появилась перед этим воплощением великолепия с взъерошенными, нерасчесанными волосами, утопая в материнском халате.

Пока она замерла, в изумлении таращась на него, Антонио скрестил руки на груди и с насмешливой суровостью произнес:

– Разрешите вам напомнить, что вы не спрашивали разрешения взять выходной.

Суровый выговор наконец-то вывел Лили из ступора.

– Разрешите вам напомнить, что я подала заявление об увольнении.

Он вскинул величественную голову, демонстрируя массивную челюсть и раздвоенный подбородок.

– Можете заодно вспомнить, что ваше прошение было решительно отклонено.

Лили тоже откинула голову, подражая его высокомерию.

– Мне требовалось ваше одобрение только для того, чтобы получить выплату по окончании работы в компании. Но я решила отказаться от выплаты. Поэтому могу делать что хочу. Именно этим и занимаюсь. Отсыпаюсь и смотрю телевизор.

– Не хочется разрушать ваши иллюзии, но отклонение прошения об увольнении означает, что вы все еще работаете на меня.

– Нет, это означает, что я отказываюсь от всех прав, сопровождающих принятое увольнение.

– Принятые увольнения сопровождаются не только компенсациями, но и рекомендательными письмами.

Лили отмахнулась:

– Обойдусь и без них.

Он продолжил, словно она не прерывала его.

– … потребуется заполнить и подписать несметное число связанных с увольнением документов…

– Сделаю это как-нибудь на следующей неделе, – встряла она.

Балдуччи замолк и скользнул по ней взглядом. От увиденного его губы предательски задергались.

Она и сама знала, как смешно выглядит!

– Не предложите мне войти?

– Нет.

– Почему?

– По причине всего вышеперечисленного.

Его глаза засверкали синевой на солнечном свете.

– Таить злобу очень вредно для здоровья.

– О, на короткое время это действительно дает прекрасный эффект очищения. Я целую неделю бросала в вашу сторону проклятия.

Он проиграл борьбу с собой и расплылся в улыбке, а Лили вдруг представила молнию, бьющую прямо в его великолепную задницу. И залилась смехом.

Сощурившись, он пристально взглянул на нее.

– Вы пьяны, доктор Аккарди?

– Что, если и так? – прошипела она. – Я что, не могу вдоволь поваляться на собственном диване?

Он вдруг переступил порог, и тысячи сигналов тревоги взревели у нее в голове.

– Эй, не смейте! Я не приглашала вас войти.

Он обошел Лили и направился в прихожую плавной поступью, воплощающей власть и обольщение.

– Да с чего вы считаете меня каким-то злобным вампиром?

– Я не удивилась бы, если бы вы и правда им оказались.

– Тогда я бы точно разработал ту вакцину против солнца, о которой вы упоминали недавно. – Он сделал еще шаг к ней.

Отступив назад, Лили наткнулась спиной на арочный проем гостиной. Сердце чуть не выскочило из груди, когда Антонио наклонился и глубоко вдохнул, глядя ей в глаза.

– Вы пахнете… собой.

Его бархатистый тон прозвучал мрачно.

Пытаясь сдержать дрожь, Лили усмехнулась.

– Спасибо за свежие новости. А я-то всегда думала, что пахну кем-то другим.

– Вы совершенно не представляете себе, как пахнете?

– Пока я не пахну плохо, какая разница?