Ничто не пугает ее больше, чем шторма. Морячка, боящаяся моря. Перл как-то сказала мне, что ее главный страх – крушение. Еще она боится, что нас унесет в открытое море и мы там сгинем.

– Прячь снасти под навес, – велела я, перекрикивая ветер. – Да привинти их там покрепче.

Я пыталась ослабить натяжение паруса, но блок заржавел, и такелаж то и дело застревал. Когда наконец получилось, налетевший порыв ветра швырнул меня о мачту. Я выпустила фал, он змеей проскользнул через блок и взлетел в небо, болтаясь на ветру. Я вцепилась в мачту. «Птица» опасно накренилась влево. Волны вздымались, на палубу летели брызги.

– Не вылезай! Сиди внизу! – прокричала я Перл, но мои слова унес ветер.

Пробравшись мимо навеса, я побежала на корму, но поскользнулась и врезалась в планшир. С трудом поднявшись на ноги, натянула трос, удерживавший руль в нужном положении, и стала накручивать его на шпулю. Я поворачивала руль так, чтобы мы плыли по ветру.

Гром загрохотал с такой мощью, что дрожь от вибрации пробирала до костей. Даже мозги в черепе затряслись. Вспыхнула молния, «Птицу» захлестнула волна. Я ухватилась за румпель, чтобы меня не смыло. Когда волна схлынула, я упала на четвереньки и поползла. Под навес нырнула как раз в тот момент, когда в нас врезалась вторая волна и, пенясь, перехлестнула через борт.

Я обхватила Перл, закрывая ее своим телом. Одной рукой прижимала дочку к себе, другой держалась за металлический брус, вделанный в палубу. «Птицу» неистово раскачивало, под навес лилась вода. Нас с Перл швыряло, как бобы в банке. Я молилась, чтобы наш корпус уцелел.

Перл сжалась в плотный комок. Ее сердце под моей рукой бешено билось и трепетало, как крылья колибри. Ветер дул на запад, унося нас из прибрежных вод дальше в Тихий океан. Только бы нас не забросило слишком далеко. Иначе не знаю, сумеем ли доплыть до порта.

И тут меня охватило неведомое до сих пор темное чувство, одновременно напоминавшее и ярость, и страх, и печаль. Оно вонзилось в мои внутренности острыми углами. Точно я стекла наглоталась. Перед мысленным взором, будто тени, проскользнули Роу и Перл. Мне не давал покоя один-единственный вопрос: неужели, чтобы спасти одного ребенка, мне придется пожертвовать вторым?

В день, когда погибла моя мать, я стояла у окна на втором этаже. Я была на четвертом месяце беременности: ждала Перл. Я замерла, положив руку на живот. В голове крутились те же страхи, которые не давали мне покоя, когда я ждала Роу: преэклампсия, отслоение плаценты, тазовое предлежание плода. Но теперь больниц нет, даже импровизированных, устроенных в заброшенных зданиях. В случае чего на медицинскую помощь рассчитывать не приходится. Конечно, роды будет принимать мама: она и Роу приняла. И все же в этот раз я тревожилась больше, чем в первый.

Месяц назад Интернет и электричество окончательно перестали работать. Каждый день мы с волнением следили за горизонтом, боясь, что вода поднимется прежде, чем дед успеет достроить лодку.

В квартале за нашим домом в соседском дворе росла яблоня. Маме приходилось тянуться, чтобы сорвать плоды. У нее на локте висела корзина, волосы блестели на солнце. Желтые и оранжевые листья и красные яблоки сверкали такими яркими красками, что выглядели чем-то нездешним, чужеродным. Казалось, я уже записала их в разряд того, что для меня утеряно. Отныне подобные зрелища мне предстоит видеть лишь изредка.

Вдруг за спиной у мамы я увидела вздымавшуюся к небу серую стену. Поначалу я растерялась. Наверное, была слишком ошарашена, чтобы сообразить, в чем дело, хотя именно этого мы все и ждали. Вот только вода пришла слишком рано. По нашим подсчетам, у нас в распоряжении был еще месяц или даже два. Так говорили все: и соседи, и мигранты, толкавшие магазинные тележки с вещами и направлявшиеся на запад, к Скалистым горам.

Я удивлялась, почему так тихо, но потом поняла, что мы в самом сердце стихии. Со всех сторон нас окружал бешеный рев и оглушительный грохот. В стены врезались деревья, вырванные из земли с корнями, опрокинутые сараи, подхваченные потоком машины. Но я едва замечала все это. Единственное, что я была в состоянии делать, – это следить за волной, как завороженная. Она приковала к себе все мое внимание.

Должно быть, я закричала. Прижала ладони к стеклу. Дед, Джейкоб и Роу прибежали наверх посмотреть, что за переполох. Мы вместе замерли у окна, окаменевшие от потрясения. Оставалось только ждать, пока волна захлестнет нас. Вода вздымалась так яростно, будто земля жаждала отмщения. Вода наступала на равнины, как хорошо организованная армия. Роу забралась мне на руки. Я прижала ее к себе, как младенца. Она опустила голову мне на плечо и обвила ногами мою талию.

Мама подняла голову, заметила волну и выронила корзину с яблоками. Она бросилась к дому, перебежала через улицу, пронеслась мимо соседского коттеджа. До нашего заднего двора оставалась всего пара шагов, но тут ее захлестнула волна, накрыв облаком белой пены. Больше я маму не видела.

Вокруг с грохотом неслись потоки воды. Мы следили за ней, затаив дыхание. Вот она поднялась, разбивая окна, и хлынула в дом. Наполнила первый этаж, как силосную башню зерном. Дом дергался и сотрясался. Казалось, он вот-вот развалится на куски, и всех нас унесет в разные стороны, прочь друг от друга. А вода все прибывала, поднимаясь вверх по лестнице.

Я снова поглядела в окно. Молилась: только бы мама сейчас вынырнула, чтобы вдохнуть воздух полной грудью! Но вот вода застыла неподвижно, поверхность стала ровной и гладкой, а мама все не выныривала.

Вода замерла под окнами второго этажа, на уровне нескольких футов от земли. Мы несколько недель осматривали все вокруг: то шли по дну, то передвигались вплавь. Но тело мамы так и не нашли. Потом узнали, что в полумиле от нашего дома рухнула дамба. А все говорили, что она уж точно устоит.

Мне очень не хватало мамы. Отчаянно хотелось рассказать ей, что́ тут у нас происходит и как быстро все меняется – и вокруг, и даже во мне самой. Вот Перл начала толкаться, а вода между тем скрыла всю прерию, насколько мог охватить глаз. Я оборачивалась, чтобы поделиться мыслями с мамой, и только потом вспоминала, что ее больше нет с нами. Вот так люди сходят с ума, думала я.

А через месяц Джейкоб забрал Роу. В доме остались только я и дед. Мы сидели на чердаке – большом, просторном помещении длиной во весь дом. Постепенно его заполняла строившаяся лодка.

Через месяц после бегства Джейкоба мы выломали стену чердака кувалдой и вытолкнули лодку наружу. Так мы спустили ее на воду. Лодка получилась пятнадцати футов в длину и пяти в ширину. Она напоминала длинное каноэ с небольшим навесом сзади и единственным парусом посередине. Мы сгрузили на борт все припасы, собранные за целый год: бутылки воды, консервы, медикаменты, пакеты с одеждой и обувью.

Мы поплыли на запад, к Скалистым горам. Сначала воздух вокруг был разреженным, и дышать было трудно. Казалось, легкие отчаянно требовали большего. А три месяца спустя я проснулась от того, что у меня начались роды. Дул сильный ветер. Он раскачивал лодку, будто колыбель. Я перекатывалась туда-сюда под навесом, стискивала зубы, прижимала к себе одеяло и плакала в перерывах между схватками.