Голос Октавии немного дрожал. Вот уже несколько часов она, не в силах обуздать свои чувства, находилась во власти мужского обаяния Жана Бонзона. Раньше она думала, что больше никогда не сможет пережить ничего подобного, и сейчас ей было приятно, хотя и немного стыдно.

— Полно, все это наводит грусть, — сказала Урсула. — Жан, ты делаешь мне больно. Не так часто мы принимаем у себя гостей!

Она удрученно пожала плечами и принялась нарезать хлеб, который испекла накануне. Анжелина и Жан сели на свои места.

— Вам повезло, — продолжала Урсула. — Я пеку хлеб один раз в месяц. Вы приехали вовремя. Хлеб совсем свежий. Мне помогла соседка. Ведь надо замесить тесто, дать ему подняться. В это время я подкладывала в печь дрова, чтобы она хорошо прогрелась. Хлеб можно ставить в печь только тогда, когда кирпичи побелеют. Зимой ничего страшного, но вот в жару…

Анжелине стало жаль тетушку, Их приезд доставил ей немало забот. Она откусила кусок мягкого хлеба с поджаристой корочкой. Он приятно пах дымком.

— У нас есть зеленые бобы, — заметил Жан. — Первые в этом году! Они просто объедение.

Анри успокоился. Он с удовольствием ел, время от времени шмыгая носом. Но, несмотря на общие усилия говорить о пустяках, атмосфера оставалась напряженной. Урсула подала уток, тушеных в кокотнице на углях. Мясо было сочным и буквально таяло во рту.

— А на гарнир боровики! — воскликнула Октавия. — Боже мой, эти грибы — моя слабость!

— Возьмите немного картошки, — предложила Урсула. — Мы сажаем ее на склоне. Почва там песчаная, а сам склон с утра до вечера освещен солнцем, если, конечно, не идет дождь.

Они почти закончили обедать, когда небо стало затягиваться свинцовыми тучами, поглотившими лазурь за несколько минут. Теплый ветер гнал их с пугающей быстротой. В следующее мгновение дом содрогнулся от трех, последовавших один за другим, раскатов грома.

— Да, гроза будет сильной, — нахмурился Жан Бонзон. — Готов поспорить.

Молнии пронзали темное небо. Анри протянул ручки к Анжелине, и та взяла его на колени.

— Мой малыш, ты спрашиваешь, что происходит? В Сен-Лизье ты уже слышал гром. Правда, здесь он грохочет по всей долине. Не бойся!

Анжелина прижала ребенка к груди. Урсула, по привычке склонив голову набок, наблюдала за ней.

— В это время он привык спать, — заметила Октавия. — К тому же наш проказник съел слишком большой кусок утки. Теперь он должен все переварить.

— Я постелила кровать на чердаке, — сказала Урсула. — Там ему будет лучше, чем в этой комнате. Я могу попытаться убаюкать малыша, я знаю прелестные колыбельные.

Это было, скорее, не предложение, а горячая мольба. Анжелина сразу же согласилась, но Октавия попросила разрешения подняться вместе с ними:

— Я немного устала, и мне хотелось бы прилечь. Я с удовольствием послушаю, как вы поете, если не возражаете. И малышу так будет спокойнее.

— О, разумеется! — воскликнула Урсула.

Буря неистово бушевала. Вскоре полил сильный ровный дождь. Его крупные капли стучали по крыше в такт громовым раскатам.

Жан меланхолично посмотрел в окно.

— Наша жизнь подобна этим картинам, Анжелина, — прошептал он. — Когда светит солнце, природа радуется. Затем опускается темнота, возникает хаос. Вода может все смести на своем пути. В прошлом году шли такие ливни, что кусок скалы упал и перегородил дорогу; на хуторе Рамэ разрушило овин. Пойдем со мной. Я хочу поменять солому в овчарне. По вечерам я всегда загоняю скотину.

— Волки по-прежнему досаждают тебе? Молодая служанка из таверны сказала мне, что Спаситель загрыз одного.

— Да, но этот пес своенравный. Порой он исчезает. Я не могу полностью рассчитывать на него. В лесу бродит старая волчица, хитрая, как дьявол. Я остерегаюсь ее.

Анжелина с дядюшкой вошли в небольшую постройку со стенами, покрытыми известью, и окном с решеткой. Ослица стояла в угловом стойле. Жан Бонзон собрал вилами грязную солому и набросал чистую. Облокотившись о стойку, племянница наблюдала за ним.

— Ты никогда не изменишься, — насмешливо сказала она. — Ты в одно мгновение приходишь в ярость. Но я тебя очень люблю.

— А-а! — отозвался Жан Бонзон. — Если ты питаешь хотя бы немного уважения к своему старому ворчливому дядюшке, скажи правду об этом малыше. Откуда он появился? Едва усевшись в двуколку, вы стали пудрить мне мозги, рассказывая всякую чушь. Если он племянник служанки, почему его усыновила мадемуазель Жерсанда? И почему ты стала его крестной матерью?

— Прости меня, — взмолилась Анжелина, преисполненная решимости придать немного правдоподобия лжи, поведанной утром. — Это очень запутанная история. Этого ребенка ты уже видел в доме Жанны Сютра. Октавия попросила меня отдать его кормилице из Бьера. Она боялась, что он заболеет, если его отнимут от груди. В то время она еще не перешла в католическую веру, поэтому я сказала, что это бабушка малыша, ведь у Эвлалии и Жанны возникли вопросы. Потом мы перевезли малыша в Сен-Лизье. Мадемуазель Жерсанда взяла Анри под свою опеку и даже сделала его своим наследником, поскольку у нее не осталось родственников. Что было потом, ты знаешь. Октавия перешла в католическую веру, чтобы я смогла стать крестной. Что ты хочешь? Им так спокойнее. Я молодая и в случае необходимости возьму малыша к себе.

Жан Бонзон скрутил папиросу, испытующе глядя на Анжелину, словно инквизитор.

— Хватит молоть чепуху, детка! Разве не проще сказать мне всю правду? Это ты тайком родила малыша, что, впрочем, меня не удивляет. А поскольку ты настоящая хитрюга, то нашла для него порядочную и зажиточную семью. И все это под носом и на глазах Огюстена! Ты правильно поступила, поскольку я не знаю более скудоумного человека, чем этот чертов сапожник!

— Не оскорбляй моего отца! — воскликнула Анжелина. — И ты говоришь глупости. Неужели ты действительно думаешь, что я могла скрывать беременность и родить неизвестно где?

Но в голосе Анжелины звучали слезы, и Жан это почувствовал. Он подошел к племяннице и резко поднял ее голову за подбородок.

— Когда ты держишь малыша на руках, когда ты буквально пожираешь его глазами, любой дурак поймет, что это твой ребенок. И ты не можешь запретить людям болтать об этом по всему краю.

— Кто тебе сказал? — спросила Анжелина, готовая все отрицать.

— Соседка, черт возьми! Коралия, кузина Блеза Сегена, шорника из Сен-Жирона. Она поселилась здесь с мужем несколько месяцев назад. Ее муж лесоруб. Так вот, Коралия утверждает, что ее кузен кое-что знает о тебе и красивом парне, самом младшем из сыновей Лезажей. Этот негодяй обрюхатил тебя, а потом уехал из Франции в колонии. Я не дурак, Анжелина. Я долго думал. Однажды я застал тебя в доме Сютра, такую возбужденную, так нежно смотревшую на сосунка. А через год ты приезжаешь сюда с малышом, которого осыпаешь ласками и поцелуями. Я понимаю, у тебя не было выбора, бедняжка. Огюстен неукоснительно соблюдает условности. Он так бережет честь Лубе, что, узнав о случившемся, непременно выставил бы тебя за дверь.