— Ты не должна бояться, племянница. У нас в долине нет бандитов. Ба! Иногда молодые парни из Масса бьются на ножичках с парнями из Бьера. В худшем случае, они ранят кого-нибудь, но как только начинают писать кровью, тут же зовут своих матерей.

Жан Бонзон заливисто расхохотался, довольный своей шуткой, но Октавия поморщилась, пораженная его вульгарностью.

Чуть позже три козочки перебежали через дорогу и тут же исчезли, словно их поглотила пропасть. Анжелина с сожалением поняла, что ее сын не увидел животных.

— Как жаль! Анри играл с ремешком моей сумочки.

— Он увидит моих овец и ягнят. У меня есть также кролики и куры.

— Слышишь, малыш? — спросила молодая мать, целуя Анри в лобик.

— Надо же, племянница, как ты возишься с ним! Можно подумать, что это ты его родила.

— Я люблю детей, дядюшка Жан. Надеюсь, когда-то у меня будет ребенок…

Октавия решила перевести разговор на другую тему. Она показала рукой на дома, едва видневшиеся за деревьями.

— Ансену там, наверху, мсье? — спросила она.

— О нет, мадам Октавия. Вы показываете на еще недостроенный хутор Рамэ. Шифер сверкает, как новое су. В Ансену мы приедем, примерно, через час.

— Через час?! И дорога будет идти все время в гору?

— Да, в двуколке путь кажется долгим. Я взял ее, чтобы избавить вас от ходьбы. На двух крепких ногах до Ансену добираешься быстрее, срезая путь через лес.

— Крепкие ноги у тебя, дядюшка, — рассмеялась Анжелина. — Давай, похвастайся еще чем-нибудь.

— Здесь, в горах, мы взбираемся, куда захотим. И не жалуемся до восьмидесяти лет и более. Ах, моя славная Анжелина! Я рад, что ты станешь повитухой, — ты не создана для городской жизни. Когда ты была девочкой, я водил тебя на Плато ведьм. Мне приходилось бежать за тобой — ты была проворная, словно козочка.

— Плато ведьм? — удивилась Октавия. — Какое странное название!

— Это всего лишь луг, расположенный недалеко от хребта, Октавия, — объяснила Анжелина. — Люди вообразили, что туда на шабаш слетаются ведьмы. Правда, дядюшка?

— Ничего они не вообразили. Спроси у мсье кюре. Он скажет тебе, что в семье Кампет, живущих около плато, все мужчины из поколения в поколение рождаются ведьмаками.

Жан Бонзон принялся посвистывать, ухмыляясь в усы. Октавия незаметно перекрестилась, с беспокойством глядя на окружавшие их горные вершины, на склонах которых росли буки, дубы, клены и каштаны. В какой-то момент пейзаж показался ей диким и суровым, даже угрожающим.

— Малышка, спой, — предложила она Анжелине. — Так будет веселее.

— Хорошо… Ты подпоешь мне, дядюшка?

Анжелина вполголоса запела. Жан Бонзон звонко вторил ей. Его грассирующий выговор придавал песне особое очарование.

Арьеж, Арьеж, мой край родной,

Моя любимая земля,

Моя обожаемая мать!

Вблизи, вдали, всегда

Имя твое радует меня,

Арьеж, мой край родной…

Неистовой любовью люблю я твои величественные горы,

Облачающиеся зимой в белые одежды;

А летом среди высокой травы

Резвятся ягнята, припрыгивая.

Арьеж, Арьеж, мой край родной,

Имя твое радует меня,

Арьеж, мой край родной[52].

Маленький Анри завороженно слушал. Когда они замолчали, ребенок захлопал в ладоши. Октавия последовала его примеру, очарованная красотой песни. Она больше не думала о ведьмах, привыкнув к этой бесконечной дороге среди оврагов и горных потоков. Через час, после приятных разговоров и песен, они наконец приехали в Ансену.

Жерсанда де Беснак лежала на кровати, решив, что будет читать до обеда. Одетая в голубое муслиновое платье, в изящных туфлях из тонкой кожи, она вдруг резко отложила начатую книгу Эмиля Золя «Страница любви».

— Право, он талантливый писатель! — прошептала она. — Но сегодня все идет кувырком. Я не в состоянии сосредоточиться.

В глубине души Жерсанда жалела, что не поехала к дяде Анжелины. Проснувшись утром, она решила отказаться от приглашения. Женщина не кривила душой, у нее действительно немного болела голова, да и жара была изнуряющей.

«Ничего, — подумала Жерсанда. — Поеду в другой раз, осенью. Этот Жан Бонзон мне не понравился. Его манеры, высокомерие…»

Взаимная антипатия возникла мгновенно. Как только Жерсанда увидела высокого весельчака лет пятидесяти с проницательным, испытующим взглядом из-под черного берета на курчавых рыжих волосах, она решила, что не сможет провести целый день в его обществе, а уж тем более переночевать в доме, расположенном в горах. Отсутствие элементарных удобств в таверне и так раздражало старую даму, и она предпочла не знакомиться с образом жизни четы Бонзон.

«Надеюсь, Анжелина не обиделась на меня. Что касается Октавии, похоже, она рада, что я осталась здесь».

Жерсанда понимала, что теперь эти отговорки бесполезны, и сердилась на себя. Она встала, подошла к окну и задернула занавески, чтобы приглушить ослепительный солнечный свет. Но, сочтя это недостаточным, она закрыла ставни. В этот самый момент послышался цокот копыт и на площадь въехали три всадника в форме.

— Надо же, жандармы! Что случилось?

Жерсанда видела, как военные спешились. Тот, у которого на мундире было больше нашивок, вошел в таверну, и Жерсанда, чья комната находилась на втором этаже, услышала крики и восклицания. Сгорая от любопытства, она взяла веер и вышла в коридор. Когда старая дама стала спускаться по лестнице, до нее донеслись рыдания хозяйки таверны.

— Боже мой! Бедная женщина! — тихо вздохнула Жерсанда. — Вероятно, ей сообщили плохую новость.

Застыв на лестничной площадке, она не решалась продолжить путь. Слова бригадира, наделенного от природы зычным густым басом, ее буквально парализовали.

— Да, отец нашел дочь на берегу реки, на дороге, по которой ездят дилижансы, — говорил он. — Ноги были в воде, а тело лежало на гальке.

— Только этого нам не хватало! — всхлипнула хозяйка. — Парню, который это сделал, надо отрубить голову без всякого суда. Однако, бригадир, хочу вас заверить, что я всегда предлагала Марте ночевать в таверне, когда она поздно заканчивала работу. Но нет, ей надо было непременно возвращаться в Масса!

Жерсанда не могла больше сдерживать любопытства и спустилась на первый этаж. Она отказывалась принять то, о чем только что узнала. Увидев ее, хозяйка простерла руки к небу. Два посетителя, облокотившись на цинковую стойку, равномерно, словно метроном, качали головами. Вид у них был озадаченный.