В эпоху Тан конфуцианство вышло на передний план и снова, как и в Хань, заняло место официальной государственной идеологии. Но и теперь конфуцианство являлось лишь одним из трех уже пустивших довольно глубокие корни в Китае учений. Религия даосов при Танах была весьма могущественной. Она не только успешно удовлетворяла религиозные потребности широких масс, но представлялась очень соблазнительной для просвещенных верхов. Влиятельным был в эпоху Тан и буддизм. Со всем этим конфуцианство танской и последующих эпох не могло не считаться. Нужно было найти выход, наиболее целесообразное решение проблемы. И это решение было продиктовано самой жизнью. Как и тысячелетие назад, когда конфуцианство в борьбе с легизмом с успехом вышло из тяжелого кризиса и доказало свою жизнеспособность и умение вступать во взаимодействие с другими идеологиями и заимствовать из них наиболее важное, так и теперь оно сочло за благо пойти на компромисс и использовать сложившуюся обстановку для укрепления своего авторитета.

Пожалуй, основной причиной такой гибкости, приспособляемости и жизнеспособности конфуцианства следует считать его рационализм, нередко одерживавший верх над догматикой. Конфуцианство как концепция никогда не было мертвой догмой – хотя очень многое в нем даже при специальном изучении представляется подчас почти неизменным на протяжении долгих веков. Впечатление о неизменности и консервативности конфуцианства, равно как и причина его стабильности и жизнестойкости во многом объяснялись тем, что все структурные и даже принципиальные изменения в своем учении конфуцианцы всегда очень заботливо камуфлировали. Новшество получало право на существование только при условии, что оно могло быть убедительно обосновано соответствующей ссылкой на классиков, новой интерпретацией того или иного текста канонов. Естественно, что в ходе этого новая идея, во‐первых, обрабатывалась, лишалась своих острых углов и граней и приспосабливалась к условностям, нормам и традициям конфуцианства, а во‐вторых, переставала быть чуждой и становилась своей, конфуцианской. При этом считалось само собой разумеющимся, что она по крайней мере имелась в виду, хотя и не упоминалась, еще древними мудрецами.

Именно таким способом конфуцианцы присвоили в ханьское время многие из идей и институтов поверженного легизма. Эта же линия была характерна для эволюции конфуцианства и в последующие века. И даосизм, и буддизм уже с первых веков нашей эры оказали огромное влияние на китайскую общественную мысль, на идеи и институты китайцев. Вольно или невольно наиболее существенные из этих идей, проникая в недра китайского общества, оказывали свое воздействие и на конфуцианство, в первую очередь на его социально-политические и этические нормы. Первоначальная (эпохи Конфуция и Мэн-цзы), девственная чистота конфуцианства все более уходила в прошлое. Сначала легизм, а затем даосизм и буддизм во многом изменили конфуцианство, заставляя его приспосабливаться к новым условиям.

Наряду с главной, исторически обусловленной, объективной линией эволюции в процессе изменения первоначального конфуцианства огромную роль сыграла другая, на первый взгляд случайная и субъективная линия. Смысл ее сводится к тому, что какими бы медленными ни были темпы вызванных чужеродным влиянием перемен и как бы заботливо ни камуфлировались все новшества – все равно время от времени, на каждом новом этапе развития находились влиятельные и эрудированные конфуцианские ученые, которые резко выступали против всех новшеств и соответствовавших им порядков и начинали решительную кампанию за возвращение к древним традициям, к неизменной чистоте великих идеалов Конфуция и Мэн-цзы. Выступая в качестве ревнителей попранной старины, эти деятели умело придавали поднимавшимся проблемам такой смысл, который, по существу, мог содействовать проведению назревших реформ, необходимых для развития и жизнеспособности идеологии, стабильности и крепости государства. Неудивительно поэтому, что такие протесты и такого рода резко консервативная реакция нередко приводили к обратному результату и способствовала обновлению всего конфуцианского Китая. С этой точки зрения, видимо, следует рассматривать феномен неоконфуцианства.

Неоконфуцианство как философия, течение общественно-политической мысли, как обновленная и модифицированная форма древнего конфуцианства сыграло огромную роль в истории средневекового Китая. Библиография этой проблемы достаточно велика, причем существует немало обстоятельно разработанных концепций [63; 202; 204; 250; 286; 398; 409, т. 2; 410; 882; 970, т. 4; 1049, т. 2 и др.]. Не вдаваясь глубоко в существо феномена неоконфуцианства, следует тем не менее попытаться оценить его социально-политическое значение.

Неоконфуцианство было проявлением кризиса «классического» конфуцианства и попыткой его преодоления. Большая часть I тысячелетия (II – VI века) прошла в Китае под знаком политических неурядиц и связанного с ними ослабления влияния административно-бюрократических и социально– этических принципов и норм конфуцианства. Кроме того, конфуцианство вынуждено было потесниться под давлением усилившихся даосизма и буддизма. И хотя ни даосы, ни буддисты никогда не претендовали на то, чтобы заменить конфуцианцев, позиции последних сильно пошатнулись. Вот почему в централизованной империи, когда на повестку дня выдвинулась задача укрепления административно-бюрократического начала, необходимость упрочения авторитета официальной доктрины стала ощущаться особенно остро.

Эта объективная причина, сыгравшая, видимо, решающую роль в возрождении конфуцианства, не должна, однако, заслонять немалое значение иных факторов. Как справедливо полагают ученые-синологи, «неоконфуцианство – это попытка оживления древнекитайской мудрости» [286, 29], это «период пробуждения Китая по отношению к собственным традициям» [250, 28], «движение за оживление добуддийской мысли» [493, 208]. Другими словами, широкое проникновение в Китай буддийской философии, которая «была более глубока, чем конфуцианская» [712, 5], поставило перед последователями учения Конфуция нелегкую задачу преодоления этого интеллектуального превосходства чужеземной мысли, а это, в свою очередь, требовало коренного пересмотра и переосмысления традиционных конфуцианских понятий и категорий, придания им нового, более глубокого философского значения.

Одним из первых задачу модификации устаревшей мудрости осознал и поставил в центр всей своей деятельности знаменитый танский конфуцианец, поэт и ученый Хань Юй (763 – 824), который по праву считается предтечей и фактическим родоначальником неоконфуцианства. В ряде своих произведений, и прежде всего в трактате «Юань дао», Хань Юй страстно призывал возвратиться к первоначальной чистоте идей и принципов Конфуция, решительно очистить конфуцианство от влияния даосизма и буддизма и возродить социальные идеалы древности [63, 121 – 127; 1000]. Истинный путь, путь дао, по которому следовало бы идти китайскому народу, – это «не путь Лао-цзы и Будды», это путь Яо, Шуня, Юя, Чэн Тана и Вэнь-вана, У-вана и Чжоу-гуна, Конфуция и Мэнцзы. После Мэн-цзы этот путь был забыт, но теперь настало время вернуться к нему. А так как этому мешают учения Лаоцзы и Будды, то следует в первую очередь покончить с ними, сжечь их книги, превратить их храмы в жилища [63, 127].