связь с событиями в Пскове и стали кричать – одни, что их надо просить вернуться, а другие – что их надо преследовать и схватить. В Новгороде начиналась смута. Новгородские выборные власти и «большие» люди, которых Тимофеев называет «избранными» и «имущими богатая влагалища», не знали, что им делать: они «ни вещати дерзаху, ни молчати смеяху». Громко успокаивать народ они не решались, боясь, что мятежная толпа их «растерзает», бездействовать же не смели, потому что опасались взыскания от государевых властей. Немногие из них «с тихостию и по малу» успокаивали народ «кротчайшими и мирными» словами, заботясь главным образом о сохранении своих «корыстей». Однако толпа не сразу послушала не только своих выборных старост и богатых гостей, но и митрополита Исидора, который «соборне и с градоначальники» пытался укротить волнение. Едва-едва пришли к «единоглагольному» решению просить Скопина о возвращении. На поиски Скопина отправили, по выражению Тимофеева, «нарочитых града» с грамотами «от архиерея и начальных града», а по определенному показанию летописи, за Скопиным послали «властей (то есть духовных) и пятиконецких старост» с просьбой вернуться и с извещением, что «у них единодушно, что им всем помереть за православную христианскую веру и за крестное целование царя Василия». Когда же Скопин вернулся, то возрадовались его приходу не одни посадские люди, но и «дворяне и дети боярские», которые, как оказывается, были в то время в Новгороде, но, очевидно, стояли в стороне от волнений собственно городского «мира» тяглой новгородской среды.

Таков был характер и исход новгородских движений. Можно высказать более чем вероятную догадку, что опасения Татищева и дьяка Ефима Телепнева не были пустыми и что в Новгороде была опасность мятежа против воевод со стороны мелких новгородских людей. На раздвоение в их среде и на склонность некоторой их части подражать Пскову ясно намекает рассказ Тимофеева. Внезапное бегство из города не одного только нелюбимого Татищева, который «рукохищным собранием» с новгородцев стяжал себе «имение», но с ним и популярного Скопина заставило новгородцев обдумать свое положение. Сторона В. Шуйского взяла верх, и Скопин мог спокойно вернуться в город, опираясь на то крестное целование, которое ему лично дали под Орешком новгородские послы. Однако он должен был живо почувствовать весь позор ненужного бегства, должен был складывать его вину на Татищева и Телепнева и, конечно, должен был негодовать на них за то, что они увлекли его в ошибку. Положение виновных между народом, с одной стороны, который не любил их и которого они боялись, как «по согрешениях новоповиннии», и, с другой стороны, Скопиным, который был ими недоволен, оказалось очень трудным. Нет ничего невозможного в том, что Татищев думал выйти из него изменой Шуйским. Но только эта измена состояла вовсе не в том, чтобы предаться Вору: Татищев, принимавший самое деятельное участие не только в свержении, но и в убийстве первого самозванца, вряд ли имел право рассчитывать на хороший прием в Тушине у второго самозванца и поляков. Тимофеев, знавший дело, ни слова не говорит о такого рода измене Татищева. Своим вычурным изложением он наводит на другого рода соображения и совсем иначе объясняет «вину» Татищева. По его словам, Татищев был сослан царем Василием на новгородское воеводство за прежние «досады», бывшие еще при Борисе. Опала последовала несмотря на то, что Татищев много способствовал воцарению Шуйского. Злобясь за свою ссылку, Татищев желал, по мнению Тимофеева, выбраться из Новгорода затем, чтобы попасть в Москву и там постараться свергнуть царя Василия: «самого своего си царя, егоже посади, коварствы некими тщася, дошед, низложити». Однако такой умысел не удался. Татищев, по летописи, просился у Скопина, чтобы тот отпустил его на Московскую дорогу с ратными людьми против тушинцев, а Скопину донесли, что Татищев «идет для того, что хочет царю Василью изменити». Тогда Скопин объявил «вину» Татищева ратным людям, а те его убили и бросили труп в воду, «в речную быстрину водного естества», по выражению Тимофеева. В ту минуту, когда Скопин отправлял гонца к царю с известием о погибели Татищева, он при свидетелях, где-то «в притворе церковне», объявил, что «не мал советник и совещатель на убийство» Татищева был его друг дьяк, – очевидно, Телепнев, доносом на приятеля думавший покрыть свой промах перед Скопиным.

Со смертью Татищева исчез главный предмет раздражения новгородской толпы, и опасность народного возмущения в Новгороде уменьшилась. Окончательно же стало ясно, что Новгород не отпадет в «воровство», с того времени, как под Новгородом в начале Рождественского поста, то есть во второй половине ноября 1608 года, появился тушинский отряд Кернозицкого. Хотя «воры» оставались под Новгородом до 11 января 1609 года и причинили много бед новгородцам, однако город отстоялся. Были одиночные отъезды к ворам: «Многие дворяне отъезжаху в литовские полки, князь Михайло же Васильевич бысть в великом сетовании». Но эти отъезды не мешали Скопину продолжать свое дело: «строить рать» в Новгороде и подготовлять Поморье к действиям в помощь Москве[140].

Для истории организационной деятельности Скопина в Новгороде вообще мало данных. Однако можно проследить в общих чертах, как устроились его сношения с северными московскими городами и как ему удалось стянуть к Новгороду, кроме немецких наемников, и московские дружины. Из Новгорода Скопин обращался обыкновенно в Вологду и Каргополь, посылая в эти города свои грамоты для дальнейшей пересылки не только городам и воеводам, но и самому царю Василию. Таким порядком он сносился со всем Севером от Перми Великой до Соловецкой обители. Городам он сообщал о ходе переговоров со шведами, о своих сборах в поход к Москве, о положении дел под Москвой и о борьбе с ворами вообще. От городов он требовал помощи себе и царю Василию; последний, с своей стороны, рассылал грамоты по городам, разъясняя полномочия Скопина и увещевая города поддерживать и слушаться Скопина. Так, по требованию царя Василия соловецкие власти отвезли в Новгород 2000 рублей на немецких ратных людей; деньги были приняты в Новгороде, а из Москвы царь Василий писал в монастырь, что «та вся монастырская казна до нас дошла». По указаниям, шедшим с полной солидарностью из Новгорода и из Москвы, города, ставшие против воров, начали смотреть на Новгород как на свой центр и опорный пункт. Они посылали туда ходоков «для вестей» и с просьбами о помощи. Вологодские ходоки, например, более двух недель ждали на Тихвине, пока очистилась от воров дорога к Новгороду. Когда Устюжна ожидала воровского нападения, она обратилась за поддержкой к Скопину: «послаша в Великий Новград устюженских посадских людей для пороховые казны». Скопин не только дал пороху, но