Он гордился своим сроком в штрафной бригаде. Он гордился четырьмя дубовыми листками на Пурпурном сердце. Также он гордился сроком за вредительство. Немалое число бедолаг в лагере получили свои срока, потому что их кто-то сдал. Но, не он. Свой срок он заслужил максимально честным способом, на какой только способен человек.

Когда он прибыл в бригаду, располагавшуюся рядом с демилитаризованной зоной, то заметил, насколько тамошние бойцы восхищались тем, что он пережил. Он повидал больше тяжёлых боёв в большем количестве плохих мест, чем четверо из них вместе взятые. Большинство из них желало поскорее вернуться домой и начать восстанавливать ту жизнь, какая у них было до того, как они надели форму.

Майку в Штатах восстанавливать было нечего. Ему нравилось видеться с Чарли. Но они разошлись разными дорожками ещё до того, как тем утром в его дверь постучали. Чарли примирился с Джо Стилом. Майк не примирился, да и не мог так поступить. В Соединённых Штатах нынче не было пропасти глубже, чем между ними.

Поэтому Майк решил, что будет лучше, если между ним и Соединёнными Штатами будет лежать океан. Теперь, когда он перестал пытаться убить япошек, выяснилось, что они весьма интересные люди. Когда мимо проходил американский завоеватель, они низко кланялись. Многие солдаты воспринимали это даже как обязанность. Майк задумался, что будет, если он начнёт кланяться в ответ.

Старики таращились так, словно не верили собственным глазам. Те, что помоложе, в основном, демобилизованные солдаты, вели себя так, словно удивились, но некоторые выдавливали из себя улыбку. Женщины всех возрастов принимались неистово хихикать. Он никак не мог решить, то ли стал для них самым забавным явлением, то ли ввёл их в неловкое положение.

Они также хихикали, когда он разучил несколько слов на японском и пытался произнести их вслух. Ему нравилась возможность заказывать еду и напитки без песен и плясок. Пиво - biru - это было просто. Также он выучил слово, означавшее "вкуснятина", по крайней мере, думал, что выучил. Это вызвало ещё больше смеха, чем прежде. Он продолжал терзаться догадками, пока один япошка с зачатками английского не объяснил, что слово oishi, если произнести его неправильно, означало кое-что пошлое. Майк старался изо всех сил, и потом частенько его использовал, потому, что, неожиданно для себя, заметил, что ему нравилась японская пища.

Ещё ему понравилось отмокать в японской бане. Когда он рассказал об этом другим американцам, те высмеяли его.

- Спасибо, я люблю мыться сам, - сказал один.

- Слышь, это гораздо лучше, чем лезть в ванну, полную дезинфицирующих средств с кучей вонючих бритых, - сказала Майк.

Насколько ему было известно, этот солдат и на сотню миль не приближался к лагерю. Но этот парень понимал сленг. Джо Стил оставил отметины по всей Америке.

Он и на Японии оставил свою отметину. Все вокруг были чудовищно бедными. Япошки без стыда рылись в мусоре базы. Им были дороги старые консервные банки, обломки древесины, поломанные инструменты. Как и одежда, ведь своей у них осталось совсем мало.

Ничего удивительного в том, что разросся чёрный рынок. Кое-какие вещи окольными путями уходили с базы к местным. Американцы становились владельцами тех произведений искусства, что не были уничтожены в боях. Сельский аптекарь соорудил самогонный аппарат, которым во времена Сухого закона мог бы гордиться любой самогонщик. В Штатах Майк пробовал шмурдяк и похуже.

И, разумеется, многие женщины платили за желаемое самой древней валютой. Если такой расклад их и волновал, то они демонстрировали это меньше, чем их "коллеги" на Западе. Казалось, подобное их отношение говорило о том, что всё это - часть повседневной рабочей жизни. Майку подобное нравилось больше, чем то лицемерие, среди которого он вырос.

Некоторые мужчины возмущались тем, что американцы их побили. В Южной Японии существовали места, куда солдаты отправлялись только группами, чтобы не быть избитыми. Особо дурную репутацию имел остров Сикоку. Его обошли стороной, а не сровняли с землёй. Япошки, что жили там, не боролись за жизнь, как те, что жили на Хонсю и Кюсю.

Здесь, рядом с демилитаризованной зоной, местные причиняли американцам гораздо меньше бед. Как бы ни было плохо по эту сторону реки Агано, япошкам достаточно было посмотреть в сторону Северной Японии, чтобы понять, что могло быть гораздо хуже.

Американцы, по крайней мере, совершали какие-то телодвижения, чтобы поставить япошек на своей стороне на ноги. Русские? Они обращались с Северной Японией точно так же, как обращались с Восточной Германией - как с источником ресурсов, необходимых для восстановления собственной разрушенной страны. Заводы и мельницы разбирались, грузились на корабли и увозились во Владивосток, чтобы восстановить что-то где-то в России. Фермеров согнали в сельскохозяйственные коллективы (Майк в этом не видел особых отличий от общественных ферм, устроенных Джо Стилом, но его никто не спрашивал, и он молчал)*. В Северной Японии любой, кто жаловался, исчезал - либо в лагерях перевоспитания, либо в безымянной могиле. Разумеется, и в Южной Японии, тот, кто начинал жаловаться, тоже наживал себе на голову проблемы. Но существовало отличие. С севера на юг бежало больше народу, чем в обратном направлении. Когда приходило время голосовать ногами, япошки предпочитали армию США, а не Красную Армию.

Один за другим проходили дни. Зима вдоль русла Агано была суровее, чем в Нью-Йорке - из Сибири один за другим дули шторма. Но всё это были мелочи, в сравнении со Скалистыми горами в Монтане. Когда народ жаловался, Майк смеялся.

Теперь он смеялся гораздо чаще, чем когда гбровцы его сцапали. В сравнении с жизнью вредителем в трудовом лагере, в сравнении с высадками то на один берег, то на другой в штрафной бригаде, жизнь была не просто хороша - она была прекрасна. Он надеялся, что будет помнить, насколько она прекрасна, когда привыкнет к ней.

***

Вскоре после окончания войны, Чарли надеялся, что на планете, наконец-то, воцарится настоящий мир. То же самое люди думали и после Первой Мировой войны. Они называли её "Войной, что покончит с войнами". И они оказались более чем разочарованы, когда Версальский договор не стал "концом истории".

Будучи однажды свидетелем крушения своих надежд, Чарли не так сильно удивился, когда они вновь отправились в унитаз. Троцкий искренне верил в мировую революцию, либо вёл себя так, словно верил. Коммунистические режимы расползались по Восточной Европе, словно поганки. Италия и Франция бурлили и кипели, будто котлы с туго закрученными вентилями. Корея