— И я прочитала Ломоносова.

— Ломоносов неплох. Я бы сказал, хорош. И очень похож…

— А это что?!

Аглая смотрела в блокнот.

— Там есть крылья шершня, — стал объяснять я. — Осторожно, ими можно порезаться. А ты помнишь, как его шершни покусали?

— Нет, не шершни, это вот что…

Аглая отобрала блокнот и открыла последнюю страницу.

К внутренней стороне обложки прозрачным скотчем была приклеена карта памяти.

Вчера я умудрился ее прохлопать, как я умудрился ее прохлопать…

С Нового моста неплохой вид. Долина Ингиря уходит к городу, городской холм с этой стороны виден отчетливо, и отсюда он действительно похож на рыбу. По левому берегу темный ельник, по правому затянутые дикой березой луга. В эти дни ветер словно остановился, в природе прекратилось движение, вот где прячется Снарк.

— Костя оставил нам карту памяти, — сказала Аглая. — Там, наверное, что-то важное…

Голова. Ниже затылка возникла неприятная тугая тяжесть. Там обязательно найдется важное. Я не хочу про это важное знать, я хочу бежать…

— Вряд ли, — сказал я. — Карты тогда едва в ходу были… или вовсе еще не было их… а эта микроформата. И современная. Так что это не Костя.

— Не Костя?

— Нет. Это Пилот… Тот, кто прислал кепку. Это посылка.

— Ну да, понятно… — Аглая растерянно огляделась. — Мы же обсуждали дневник… А как карта попала в блокнот? Это же… Как он это сделал?!

Я сел на бордюр. Бетон успел нагреться, на теплых камнях очень полезно сидеть от костоеды, от скорбута и пеллагры, хлорофиллу мне, хлорофиллу.

— Думаю, у него… большие возможности. Если он вот так… взял — и подложил.

Я подцепил ногтем скотч, отклеил от него карту.

— Ты уверен?

Прекрасная девушка взволнована.

— Выбора нет, — сказал я. — Нам ее прислали не случайно, думаю, отрицать это бессмысленно.

Покупая билет в сторону Чагинска, ты вступаешь на тропу неизбежности.

Аглая села рядом.

— Если мы эту карту, допустим, выкинем, — я указал на реку. — То мы никогда не узнаем… Потом, если мы избавимся от этой карты, то Пилот…

— Кто такой Пилот?

На тропу безысходности.

— Роман считает, что за нами наблюдают с квадрокоптера, — я указал пальцем в небо. — Он называет наблюдателя Пилотом. Так вот, если Пилот узнает, что мы пренебрегли его помощью, он… Не знаю, что он предпримет, но, судя по всему, ресурсы его достаточны. Кстати, Аглая, ты не звонила подруге? Той, что отправила дневник?

— Еще вчера. Спросила, как дела, как дома, она ответила — все в порядке, цветы полила… Ничего необычного. Ты думаешь, он мог приклеить карту еще в моей квартире?

— Вполне, — сказал я. — Это самое логичное. Проник в квартиру, нашел дневник. Есть вариант, что он вклеил карту сегодня ночью. Вчера я как-то не задумался пролистать дневник до конца…

— Думаешь, он здесь, в Чагинске? — прошептала Аглая.

Я не ответил.

— Он мог перехватить курьера, — сказала Аглая. — Непонятно, правда, зачем…

Я достал телефон. Снял крышку, вставил карту в слот. Запустил галерею.

Есть еще шанс. Я мог бы не открывать посылку с кепкой. Я мог уронить телефон, он бы упал с моста и лежал бы на дне. Я открыл первый файл.

Дохлые комары, коричневая лапа жука, свет справа, пыль, занозы, таблетка.

— Что это? — спросила Аглая.

— Подоконник в гостинице, — ответил я. — Вернее, щель в нем.

— Но это…

— Да, снимок Хазина. Он сделан в моем номере.

Я листал галерею дальше.

Продавец дрелей на крыльце. Крыков в магазине, покупает вино. Улица Советская, кусты… Порыв ветра — и они смотрят, и Хазин это поймал.

Лес. Солнце светит сквозь деревья, много деревьев, и если смотреть долго, то различаешь фигуру на самом краю, но если всмотреться получше, убедишься, что фигуры нет.

Много снимков вокзала.

Я.

Я сидел в на скамейке и улыбался.

— Да уж, — сказал я.

— Что-то ты паршиво тут выглядишь, — сказала Аглая. — Сейчас лучше…

— Это от пьянки. Тогда мы почему-то пили…

Я не помнил этого. Как я сидел на скамейке и улыбался, улицу тоже не узнавал.

Что-то черное в холодильнике… Бобер, его принесла женщина… не помню, как ее звали.

Зинаида Захаровна с подносом. Памятник.

— Как ты думаешь, почему они поменяли Чичагина на Пересвета? — спросила Аглая.

— Не знаю… Скорее всего, из-за пиара. Пересвета знают все, кто знает Чичагина? Впрочем, в итоге и Пересвет проиграл. И постамент на Центральной площади пуст.

— Победила пустота? — спросила Аглая.

— Пустота всегда побеждает. Хотя бы в силу того, что она непобедима.

Пошловато, но актуальности не утратило.

Лестница… Лестница библиотеки. Концерт Воркутэна. Открытие котлована. День Города. Река. Федор.

Я листал фотографии, их было слишком много.

— Полторы тысячи снимков, — сказал я. — Лучше загрузить в ноутбук, на телефоне плохо видно. Не очень ясно, что искать… Но наверняка есть что.

Как я умудрился вчера пропустить эту карту?

— Хазин уверял, что снимки утрачены, — сказал я. — Клялся, что у него украли ноутбук… Вероятно, Пилот каким-то образом убедил Хазина передумать…

Аглая подобрала кусок асфальта и швырнула в реку. Не булькнуло.

— Мостник поймал, — заметила Аглая.

Пилот догнал Хазина на безлюдной дороге. И убедил Хазина на безлюдной дороге. И теперь у нас есть фотографии.

— Что станем делать? — спросила Аглая.

— Дома просмотрю их повнимательнее. Мне кажется, Пилот…

Рома. Он вполне мог. Он приехал раньше меня, Федор встретил его на перроне и сделал безотказное предложение.

— Похоже, он любит поиграть, — сказала Аглая. — Это же явно игра… Он словно нас проверяет, тебе не кажется? В нужный момент подбрасывает улики… Вернее, хлебные крошки. А может, это испытание?

— Какое испытание?

— Не знаю… Все слишком быстро происходит…

Очнулся телефон, Аглая ответила. Слушала, наверное, с минуту.

— Мама, — пояснила Аглая. — Раньше с работы вернулась. Нервная в последнее время, звонит постоянно, беспокоится…

— Тогда поедем.

Я спрятал телефон во внутренний карман, застегнул на молнию.

— Как ты думаешь, а что на самом деле нужно Пилоту? — Аглая не торопилась.

— Трудно сказать. Но твоя версия мне нравится.

— Про испытание?

— Про игру. Все очень смахивает на развлечения психопата. Поймал лягушку, тычет в нее веточкой, смотрит, что получится…

— Может, замысел в том, что мы сами должны что-то понять? — предположила Аглая. — «Правда или действие»?

— Может. А может, он действительно псих. Клинический. И все это… пена поврежденного разума…

Аглая плюнула с моста и сказала:

— Устала думать, голова болит.

Хотели подышать воздухом, но стало сильно хуже.

— Может, еще куда съездим? — предложил я.

— Здесь некуда, — ответила Аглая. — Лучше домой…

Мы отправились к машине.

Я сел на водительское место, Аглая рядом.

— Моя мама уговаривает всех разводиться в декабре, — сказала Аглая. — Это стабилизирует