начался советский танковый прорыв. И уже в последние часы хозяева дома собрались, побросали пожитки в телегу, посадили детей сверху и поехали. И как раз в это время прямо в телегу попал советский снаряд. Они все погибли сразу, и их похоронили у дороги отступающие финские солдаты. Так что, холмик у дороги за нашей дачей всегда считался могилой хозяев дома. И мне казалось, что они бесцветными тенями бродят по комнатам и смотрят, кто сюда пришел, кто тут живет… Это, конечно, глупые фантазии мальчика, но мне это часто вспоминается. Помнишь, как это описано у Бредбери в «Марсианских хрониках»? Идут веселые земляне, а навстречу им из брошенных марсианских городов поднимаются тени прежних обитателей… Так что мне будет даже легче, если мы продадим эту дачу.

Вот мы ее и продали и получили за это немалую сумму. Дачу у нас купил какой-то смуглый чернявый человек, который торговал оптом бензином. Его не беспокоили тени покойных…

— Что мы станем делать с этими деньгами? — спрашивала я у мужа. Было много заманчивых вариантов, но он был непреклонен. Он уже решил.

— Я куплю эту икону, — сказал он, подумав, после того, как ему показали ее. — Это будет наилучшее помещение капитала.

Но какой бы он был коллекционер, если бы не показал хоть немногим людям свое приобретение? Конечно, Вася показал икону всем своим знакомым коллекционерам…

Точно так же как и свою замечательную коллекцию печаток. Какие там были прекрасные вещицы! И как подобраны! Муж просто весь начинал светиться изнутри в те минуты, когда показывал эти печатки. И в особенности, когда сам любовался каждой из них.

Я смотрела на него в эти минуты и думала о том, как будет замечательно, когда мы наконец заведем детей и он будет показывать эту коллекцию своим детям. Этому не суждено было случиться…

В тот день я ушла по магазинам. Было утро, часов двенадцать. Вася оставался дома, как обычно с утра. Он накануне купил какую-то бронзовую штуковину и сидел над ней, размышляя, как бы ее приспособить к канделябру, чтобы это выглядело органично.

Я прошла по Литейному, а потом повернула на улицу Белинского и обогнула полуразрушенную церковь Симеона и Анны. Передо мной лежала Моховая, по которой я собиралась вернуться домой на Шпалерную…

Я и не слышала даже, как сзади меня к тротуару подрулила машина. Она медленно проехала вперед меня и остановилась. Номер машины и даже ее точную марку я не запомнила. Врезалось только в память, что это была синяя машина, какая-то из модификаций «Жигулей»…

Из машины вышли два человека и преградили мне дорогу. Задняя дверца машины при этом оставалась открытой.

— Садись в машину. Быстро, — раздался грубый голос с сильным кавказским акцентом. Я оглянулась вокруг. Тротуар был пуст, как и проезжая часть. Метрах в двадцати впереди меня удалялась группа девушек с чехлами в руках. Это были студентки музыкального училища, которое расположено дальше по Моховой. Позади меня ковыляла старуха с тяжелыми сумками. На всю улицу было слышно ее астматическое дыхание…

— Я кому сказал… Быстро, — повторил мужской голос. Ждать помощи было неоткуда. В руке одного из мужчин, которую я почему-то вдруг увидела, блеснул нож. И я поняла, что деваться некуда.

Все это произошло в течение десяти секунд. Сколько времени нужно для того, чтобы в самом центре города похитить человека? Теперь я знаю ответ на этот вопрос — десять секунд. Не больше.

Почему я не звала на помощь? А кого мне было звать? Старуху, которая еле передвигала отекшими ногами по обледенелому тротуару? Или девочек из музыкального училища, которым по семнадцать лет и которые весело щебетали, удаляясь?

Был зимний день, пасмурный, холодный. Утро. И министр внутренних дел генерал Ерин просто не догадывался о том, что женщине по имени Лариса нужна его помощь в эту минуту…

Почему я не сопротивлялась? А как я могла это сделать? Тротуар узкий, скользкий. По нему идти-то неловко, не то, что бежать. Двое мужчин прижимают меня к машине, и один из них тычет ножом прямо в живот…

И я полезла в машину. Один из мужчин при этом очень профессионально держал меня сверху за голову, чтобы я не ударилась о крышу машины.

Когда я оказалась на заднем сиденье машины между этими двумя, они тут же резко прижали меня вниз, так что я сложилась пополам. Мое лицо оказалось спрятанным в колени. Таким образом, были сразу достигнуты две цели. Меня не было видно через окно машины, так как я теперь сидела скорчившись. А кроме того, я не могла видеть, куда меня везут.

— Поехали, — сказал один из сидевших рядом со мной мужчин тому, кто был за рулем.

Не успели мы тронуться, как мне на глаза повязали черную повязку. Ее закрутили так туго на моем затылке, что я чуть не закричала. Мне показалось, что повязка может выдавить глаза…

Я ничего не видела и задыхалась, уткнувшись лицом в пальто на своих коленях.

— Куда вы меня везете? — спросила я, собравшись с мыслями и оценив то, что произошло.

— Скоро узнаешь, — ответили мне.

— У меня ничего нет, — попыталась сказать я. — У меня только продукты в сумке.

Мужчины засмеялись. Их смех был тихим, спокойным и не предвещал ничего хорошего.

— Продукты мы съедим, — сказал один из них. — С удовольствием.

— Отпустите меня, — почти закричала я. Это была моя запоздалая реакция.

— Потом, — ответил мужчина. — Не кричи. Не будешь кричать — будет хорошо. Будешь кричать — не будет хорошо. Будет плохо.

— Очень плохо, — добавил второй. — Совсем плохо, слушай…

Мы ехали долго. Наверное, час или полтора. Я потеряла счет времени. Мне было трудно дышать, так как мужчины не убирали рук с моего затылка и постоянно держали лицом вниз. Кроме того, у меня затекла спина от такого согнутого положения.

Но больше я не задавала вопросов. И не потому, что успокоилась, конечно. Какое может быть спокойствие в такой ситуации? Почему-то больше всего меня в то время беспокоили две вещи: чтобы не пропали купленные продукты и что подумает муж, когда я не вернусь домой вовремя? Он же будет волноваться…

Несколько раз я пыталась разогнуться, но мне этого не позволяли. В конце концов мы куда-то приехали, меня вывели из машины, провели несколько шагов и втолкнули в помещение. Там было несколько комнат, меня провели через несколько дверей…

В конце концов с меня сняли повязку, и я смогла оглядеться. Комната, где я находилась, была маленькая — метров семь. Она была совершенно пуста, если не