Г. Майрановский.

Владимирская тюрьма МВД СССР

21 апреля 1953 года».

Но и это письмо осталось без ответа. Вскоре Григорий Майрановский, переведенный 7 июня 1953 года в Бутырскую тюрьму, а оттуда вскоре во внутреннюю тюрьму на Лубянке, посылает Лаврентию Берии очередное послание:

«Я, Майрановский Григорий Моисеевич, был мобилизован ЦК ВКП(б) в августе 1937 года из Института экспериментальной медицины (ВИЭМ), где я был заведующим токсикологической лабораторией, — в органы госбезопасности на работу по организации специальной токсикологической лаборатории (отравляющих и наркотических веществ).

У меня есть предложения по использованию некоторых новых веществ: как ряда снотворного, так и смертельного действия — в осуществлении этой вполне правильной Вашей установки, данной мне; что наша техника применения наших средств в пищевых продуктах и напитках устарела и что необходимо искать новые пути воздействия через вдыхаемый воздух.

Все эти неосуществившиеся работы я готов передать в любое время по Вашему указанию.

Г. Майрановский.

Бутырская тюрьма

Москва. 17 июля 1953 г.».

Однако это письмо привело к обратному результату. Еще 26 июня 1953 года Лаврентий Берия был арестован, но об этом автор послания, находясь в одиночной камере и лишенной всякой связи с внешним миром, не знал.

Письмо попало к старшему следователю следственной части по особо важным делам майору Молчанову, который доложил начальству:

«В связи с разбором поданной Майрановским жалобы о пересмотре его дела вскрылись новые обстоятельства, из которых видно, что им в 1938 году по указанию Берии была создана совершенно секретная научно-исследовательская лаборатория, которая занималась изготовлением различных отравляющих веществ. Кроме того, по заданию Берии Майрановский до конца 1949 года занимался разработкой вопроса отравления пылеобразными веществами через вдыхаемый воздух. Есть необходимость провести тщательное расследование, для чего передать дело в Прокуратуру Союза ССР».

В результате вместо освобождения, на которое Григорий Майрановский мог рассчитывать, так как его действия подпадали под Указ об амнистии от 27 марта 1953 года, он вновь был вынужден давать показания. На сей раз о подробностях работы своей лаборатории. Так, например, на допросе 28 августа 1953 года он показал, что всего в своих опытах использовал около 100 человек, осужденных к высшей мере, из которых более половины умерло в результате проведенных исследований. Также он заявил, что каждый случай был оформлен соответствующим протоколом.

А Павел Судоплатов на допросе 1 сентября 1953 года показал:

«Таких протоколов было не менее 150 штук, то есть таких испытаний яда над людьми было не менее, чем над 150 приговоренными к высшей мере наказания».

На допросе 23 сентября 1953 года Григорий Майрановский сообщил следствию:

«При исследовании мы яды давали через пищу, различные напитки, вводили яды при помощи уколов шприцем, тростью, ручкой и других колющих, специально оборудованных предметов. Также вводили яды через кожу, обрызгивая и поливая ее оксимом (смертельно для животных в минимальных дозах). Однако это вещество для людей оказалось не смертельным, оно вызывало лишь сильные ожоги и большую болезненность».

Во время следствия над так называемыми «бериевцами» стали известны и другие подробности деятельности лаборатории. Так, 14 октября 1953 года бывший начальник 2-го спецотдела «А» А.Я. Герцовский показал, что Григорий Майрановский:

«…принимал участие в испытаниях яда на осужденных к высшей мере наказания. Об этом мне говорил в 1940-м или в 1941 году бывший заместитель начальника второго отдела Наркомата госбезопасности Калинин. Один раз в мою бытность начальником второго отдела “А”, кажется, в 1941 году по распоряжению Кобулова мною были выделены Блохину для проведения опытов Филимоновым и Майрановским четверо военнопленных немцев, осужденных к высшей мере наказания за злодеяния против советских граждан. Блохин, доставив этих осужденных в помещение, где производились опыты, пригласил меня посмотреть помещение, так как я в нем ни разу до того не был. Я пришел, заключенные к этому времени уже находились в камерах, осмотрел помещение. Филимонова и Майрановского в помещении этом не видел. Лично в производстве опытов над осужденными я не участвовал и трупов умерщвленных людей не видел. А подписывал ли я акты об исполнении приговоров над этими осужденными, я не помню. Вероятнее всего, их подписывал Подобедов — начальник отделения из отдела “А” и принимавший в тот период времени участие в исполнении приговоров».

На вопрос о других случаях умертвления заключенных в спецлабораториях Герцовский показал:

«В бытность мою начальником 1-го спецотдела НКВД СССР с января 1942 г., а затем начальником отдела “А” НКВДМГБ СССР случаев выдачи осужденных к высшей мере наказания для этой цели, кроме того, о котором я только что рассказал, я не помню. Если они имели место, то без моего участия. До 1942 г., когда я не работал начальником 1-го спецотдела, я к исполнению приговоров вообще не имел никакого отношения и об опытах Майрановского знал только со слов Калинина. Он рассказывал о применении ядов над осужденными в присутствии Баштакова и, кажется, в его кабинете. Калинин рассказывал о том, каким образом производились отравления осужденных Майрановским. Но подробностей, приводимых тогда Калининым, я не помню. Присутствовал ли Баштаков при производстве опытов над людьми, я не знал».

На вопрос о том, кто из его подчиненных имел отношение к спецлаборатории, Герцовский отвечал:

«К случаям умерщвления осужденных Майрановским и Филимоновым, по-моему, имели отношение только Калинин, Подобедов и, кажется, Баштаков. Но Калинин умер незадолго до войны, Подобедов последнее время работал начальником 1-го спецотдела в МВД Украины. О Баштакове я показания давал».

На допросе 23 октября 1953 года Герцовский показывал:

«О производстве опытов я узнал еще до начата войны со слов Калинина. Когда, почему и с чьего разрешения начали производиться те опыты над осужденными, я не знаю. Но когда в январе 1942 года меня назначили начальником 1-го спецотдела, ко мне официально обратились Блохин с Филимоновым. Они и рассказали о такой практике. Фактически дело происходило таким образом. Филимонов приходил к Подобедову, который получал приговоры на осужденных к высшей мере наказания, и отбирал нескольких осужденных. По какому признаку, не знаю. Затем Филимонов спрашивал у меня, кому я буду докладывать приговоры, то есть Меркулову или Кобулову, для получения санкции на их исполнение, с тем чтобы у одного из этих заместителей наркома получить разрешение на выдачу нужных ему осужденных для производства опытов. Когда я после этого докладывал приговоры на осужденных к высшей мере наказания — Меркулову или Кобулову, — то обычно получал указание: передать Блохину разрешение выдать Филимонову или Судоплатову такое-то количество осужденных для производства опытов. Чаще я докладывал приговоры с высшей мерой наказания Меркулову, как первому заместителю НКВД СССР, а потом — как наркому госбезопасности СССР. После этого Блохин в присутствии представителя отдела “А”, проверявшего личность осужденных, получал их у начальника тюрьмы и отвозил осужденных в специальное помещение, которое находилось под его охраной. Когда наступала смерть осужденных, Блохин вызывал Подобедова, они отправлялись в это помещение и там составляли акт об исполнении приговора…