– Здорово!.. – продолжая улыбаться, проговорил Мефодий. – Я уже месяц так не расслаблялся…

Получилось, что Мефодий и впрямь предоставил для мартини брешь в исполнительской системе контроля за ясностью мышления. И пусть воздействие вина было чисто символическим, самовнушение усиливало его до нужной кондиции и дарило убранные Просвещением простые человеческие эмоции. Правда, новобранец ни на секунду не забывал, что в любой момент он может прекратить все это простым усилием воли.

– Можно, я скажу тебе комплимент? – войдя в нужное настроение и перехватив инициативу по наполнению бокалов, попросил Мефодий.

– Валяй! – великодушно разрешила Ким. – Хотя обычно об этом не спрашивают.

Мефодий немного помолчал, затем, сосредоточиваясь, откашлялся.

– Знаешь, иногда мне кажется, что я сплю и все, что со мной происходит последние полгода, – сон, – начал он издалека, опасаясь, что Ким поторопит его и собьет с мысли, но она притихла и слушала очень внимательно. – Открою глаза – а там все та же квартира, те же серые улицы, надо опять идти в надоевший парк писать портреты или на базу разгружать вагоны… До того как я встретил тебя, я боялся проснуться, а теперь боюсь этого еще больше, потому что ты… Таких, как ты, очень мало, и в моей прошлой жизни мне никогда не встречались такие девушки… В общем, давай выпьем за тебя – украшение самого захватывающего моего сна!..

– Спасибо, – произнесла Ким, и в глазах ее в этот момент напрочь отсутствовала характерная для них ироничная хитринка. – Пусть ты и не поэт, но ты художник. Это было очень искренне и очень… живописно. Это было даже больше, чем комплимент. Спасибо…

Новая порция мартини добавила новобранцу блаженного умиротворения. Мефодий сказал Ким то, что думал, нисколько не покривив душой, – он ничего не мог поделать со своей патологической влюбчивостью, а Ким с каждым днем нравилась ему все больше и больше.

– Раз уж мы перешли на откровенный разговор, я тоже хочу тебе кое-что сказать, – заговорила Ким после минутной паузы. Она отобрала у Мефодия почти опустошенную бутылку и разделила остаток вина поровну. – Постараюсь покороче, хотя женщинам лаконичность претит, – продолжила она. – Ты это… не обращай внимания, что я иногда так с тобой себя веду, смеюсь и тому подобное… Это, наверное, от неуверенности или еще от чего-то. На самом деле ты мне тоже очень нравишься, серьезно!.. И я уже давно никому не говорила такого… – На губах Ким мелькнула улыбка, но глаза ее при этом остались почему-то грустными. – Стою я тогда коленями на асфальте, трое копов навалились на меня и держат; все, думаю, если сейчас никакого чуда не произойдет – пропала… И вдруг вижу тебя! Представляешь: подумала о чуде, и тут как знамение – знакомое лицо! Вокруг огромный город, наших в нем – раз-два и обчелся, а здесь ты… Ты знаешь, я не верю в Судьбу – я вообще ни во что не верю! – но после такого совпадения могу допустить, что Тень Хозяина или что-то в этом роде продолжает приглядывать за нами… Может, мы должны были с тобой встретиться, тебе не кажется?

– Действительно, иногда кажется, но тогда… – Мефодий замялся. – Но тогда я задаю себе вопрос: почему именно сейчас – в это время и в этом месте?

– Ну, так или иначе это когда-нибудь выяснится… Ладно, утомила я тебя своей болтовней, бери бокал! Давай теперь за тебя – мое невероятное спасение и… и очень интригующее знакомство…

Знакомство с Кимберли и впрямь выходило донельзя интригующим. После апробации содержимого второй бутылки Кимберли уже сидела, положив голову Мефодию на плечо, и шутливо сетовала на то, что бедной леди холодно и одиноко в этих мрачных казематах, и раз уж великодушный рыцарь пустил ее сегодня на огонек, то не мог бы он позволить ей остаться здесь еще на некоторое время. Рыцарь предпочел не изменять своему великодушию и милостиво позволил. К половине второй бутылки леди и рыцарь единодушно сошлись во мнении, что благородный дон Торретти весьма предусмотрителен, если имеет у себя на складе такие широкие и мягкие матрасы. Зачем в ресторане матрасы, для Мефодия так и осталось загадкой, но, памятуя о пресловутом «Крестном отце», где члены клана Корлеоне тоже скрывались в подобном подполье, можно было предположить, что Исполнители не первые, кто «залегает на дно» в этом подвале.

Последняя треть содержимого бутылки была припасена на потом, поскольку и леди и рыцарь, между которыми внезапно обнаружилось так много общего, нашли себе более интересное занятие. Рыцарь, правда, предпочел и здесь остаться рыцарем и предусмотрительно завесил второй скатертью-простыней вход в свой «рыцарский замок»…

Самое грандиозное любовное потрясение Мефодия за всю его жизнь – богиня любви и красоты Афродита (второй пункт ее характеристики был не так давно тем же Мефодием сильно подпорчен) – было им в эту ночь окончательно забыто. Забыто, как и серые стены подвала, что окружали упавшую в объятия друг другу парочку…

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

М. Ю. Лермонтов

Мигель встал на ноги через десять дней. Недюжинный, закаленный столетиями службы, организм мастера справился-таки со свалившейся на него неприятностью, такой, как шесть продырявивших его пуль. Шли на поправку, к сожалению, не все – трое тяжелораненых Исполнителей скончались, так и не дождавшись известий от Совета смотрителей…

Первое время Мигель только ел. Его ослабленный ранениями организм поглощал пищу в таких количествах, от которых лопнул бы самый прожорливый тигр нью-йоркского зоопарка. Дон Торретти печально смотрел на убывающие запасы устриц, креветок, окороков, рябчиков и прочих деликатесов и утешался полученной от смотрителя Малкольма гарантией, что Совет возместит все с процентами, причем сделает это в любой указанной им валюте. А Мигель, похоже, вознамерился разорить Совет на довольно солидную сумму. Но тем не менее бледность с его лица сошла в первый же день, а болезненная худоба при таких темпах питания продержалась не более трех.

Дабы сохранить солидность, мастер отказался от участия в ремонтных работах. Заложив руки за спину, он с видом прораба прохаживался меж суетившихся проверенных и новичков и то и дело давал советы, по большей части абсолютно бестолковые. Заверения Мигеля в том, что ссылка на «подготовку отопительного сезона» наградила его бесценным строительным опытом, выглядели не очень убедительно.

Естественно, разыгравшийся в эти дни бурный роман между Мефодием и его новой подругой из шестьдесят первого сектора не остался не замеченным ни для покинувшего «больничную койку» Мигеля, ни для прочих Исполнителей, ни тем более для всевидящих и всезнающих смотрителей. И если вторые и третьи предпочитали деликатно этого не замечать, то Мигель пройти мимо такого вопиющего факта неуставных взаимоотношений был попросту не в состоянии.

– Я так и знал! – заявил он, заглянув как-то вечером в огороженный ящиками отсек, где с недавних пор обитали Мефодий и Кимберли. – Чутье меня опять не обмануло! Я как вашу парочку в первый раз увидел, так сразу и понял – эти двое просто друзьями не останутся.