Когда-то давно, еще до своей хиджры, Санни сошелся с какой-то девушкой, и та забеременела. Виола негодовала; девушка сделала аборт, и Виола негодовала точно так же. «На тебя не угодишь», – сказал тогда Санни.

Было время – Виола начала бомбардировать Берти ссылками на донорские сайты: в любом банке спермы можно было найти подходящий генный набор – «уроженец Скандинавии, вес 71 кг, рост 180 см, волосы светлые, глаза зелено-голубые, учитель» – и нажать «перейти в корзину». «Выбирай датчанина», – советовала Виола.

Конечно, Виолу тревожило отсутствие внуков: умри ее гены вместе с ней – и от нее вообще ничего не останется. Один пшик. Виоле уже стукнуло шестьдесят, и она ждала, что все будут говорить: «Быть такого не может!» Но так и не дождалась. «Сейчас тебе, вероятно, этого не понять, – говорила она дочери, – но когда подойдешь к пятидесяти и спохватишься, что рожать уже поздно, ты себе этого не простишь». Почему мать из всего делала мелодраму? Потому что иначе никто бы ее не слушал?

Берти, естественно, поразилась больше всех, когда через два года родила двойняшек (и действительно полюбила их до одури), выйдя замуж за вполне достойного человека, врача по профессии (да-да, за того самого, с которым познакомилась на Вестминстерском мосту), и обрела… мм… счастье. Но до этого было еще далеко. А пока что Ангус с евангелическим пылом сотрясал воздух, как в молельне, и предлагал им проникнуться идеей селфсьюмеризма. Чтобы отвлечься, Берти стала придумывать рифмы к слову «ерундист» (нудист, контрабандист, садист, талмудист), но в конце концов извлекла на свет лоскутки приятности, которые теперь вынуждена была носить с собой для защиты от злобной, меркантильной вселенной. (Правильно ли она поступила, выбрав своей специальностью рекламу?)

Буду я среди лугов пить, как пчелы, сок цветов.

А ведь могла уйти. На два часа у нее была назначена встреча, а в Лондоне всюду пробки – пока доберешься… Креативщики демонстрировали заказчику идеи для рекламы зубной пасты. Разве не достаточно сейчас в мире зубной пасты? Неужели человечеству требуется такой широкий выбор, чтобы выбирать до скончания века? Неужели мир так ненасытен? Да, эти действия вполне законны, просто она выбрала не ту профессию. Если бы Берти была богом (ее любимая фантазия), она бы создавала те сущности, которых в природе недостаточно: пчел, тигров, мушловок, а не тапки-шлепанцы, чехлы для мобильных телефонов и зубную пасту. Нет, не надо идти этой дорогой, думала она; фантазия творения столь широка и неохватна, что в ней можно затеряться на всю жизнь.

– …монетизация… материализа…

мороз свершает тайный свой обряд / в безветрии

– …постоянные потребители…

чей это лес – я угадал

– …ступенчатый событийный…

но снова черемуха – вот те раз! – слезит и мозолит усталый глаз

– …ориентированный на результат медийный взрыв…

щеглы искрят, стрекозы мечут пламя

– …брендовый контент… возобновление потребительских восприятий…

на Венлок-Эдж волнуются леса

– …следуя этим рекомендациям, вы сможете получить оптимальные результаты…

и солнца утренний поток

– …использование критерия хи-квадрат для обнаружения автоматического взаимодействия…

Что?

Боже милостивый! В какой же момент слова отделились от смысла и пошли своим независимым путем? Берти почти исчерпала лоскутки приятности, отпущенные ей на сутки, а время еще даже не дошло до обеда.

Ах, сколько терний в нашем будничном мире!

– Ой, извините, – спохватилась она, когда нервный слушатель, сидевший рядом с ней, резко дернулся. – Я сказала это вслух?

– Да.

Вскочив со стула, она зашептала нервному слушателю:

– Прошу прощения, мне нужно идти. Я вспомнила, что забыла свое истинное «я» в метро. Оно, наверное, не понимает, как такое могло случиться. Без меня оно совсем пропадет.

Ангус заметил ее движение и нахмурился, будто вспоминая, кто же это мог быть. Она незаметно помахала ему одними пальцами в надежде, что получилось иронично, но, похоже, совсем сбила его с толку.

В метро – на линии Пиккадилли, хотя это, видимо, несущественно, – она себя не обнаружила, зато нашла номер «Дейли мейл», оставленный кем-то из пассажиров. Он был открыт на странице с отчаянным заголовком: «А вдруг Вселенная схлопнется СЕГОДНЯ? Физики утверждают: катастрофа „близится и, возможно, уже началась“». (Как, интересно, они узнали?) Берти обратила внимание на странное использование прописных букв. Она бы выделила слово «СХЛОПНЕТСЯ». Это напоминало речь Виолы («Ты будешь просто РАЗДАВЛЕНА»).

Пошарив на дне лоскутной сумы, Берти не нашла даже семечка тимьяна.

– Вы с дедушкой Тедом смотрите празднество на Темзе?

– Да, я как раз сейчас у него в палате, – ответила ей мать.

– Убожество какое-то, правда? А бедная королева, она же почти дедушкина ровесница – за что ей такие мучения?

– Простудится под этим дождем и смерть свою найдет, – сказала Виола.

Неужели все так и происходит? – задумалась Берти. Неужели смерть нужно искать, как потерянную вещь? Почему-то одни, как, например, дедушка Тед, ищут долго и не находят, а у других она лежит прямо под ногами. Как у бабушки, которую Берти никогда не знала, у быстроногой Нэнси, которая нашла и оседлала смерть, да так быстро, что удивила всех. Возможно, даже саму смерть.

– Бог с ней, – сказала Берти. – Передай, пожалуйста, трубку дедушке.

– Он тебя не поймет.

– Не важно. Дай ему трубку… Здравствуй, дедушка Тед. Это Берти.

В тот день золоченую баржу, конечно, сменил более прозаичный пароход, поскольку «Глориана» не могла вместить всю челядь (личную охрану, камеристок, лакеев), без которой не обходятся королевские речные выезды. Берти планировала слиться с заполонившими берега Темзы зрителями, чтобы стать чем-то бо́льшим, нежели она сама, чтобы потом вспоминать это событие, как вспоминаешь, где застала тебя новогодняя ночь миллениума. (В «Сохо-хаусе», пьяную, сейчас даже стыдно. Ясное дело.) Тогда весь день без остановки лил дождь, и Берти наблюдала бесподобную стойкость монархии по телевидению, благодаря которому в свое время прочувствовала и похороны Дианы, и падение башен-близнецов, и последнюю королевскую свадьбу. В один прекрасный день, думалось ей, она и в самом деле окажется в нужном месте в нужное время, чтобы не полагаться на пересказ голубого экрана. Даже если случится что-нибудь страшное – взрыв, цунами, война, – будешь хотя бы знать величие ужаса.

У дедушки Теда был брат Джимми, с которым Берти познакомиться не успела; он одним из первых освобождал концлагерь Бельзен, а после войны обосновался на Мэдисон-авеню и стал работать копирайтером в одном из старейших рекламных агентств. Тому, кто прошел через такие полярные этапы жизни, можно, как считала Берти, только позавидовать. Теперь-то человек просто получает диплом по теории массовых коммуникаций.