…………………..

Юрию посчастливилось обнаружить в Нарвском архиве и ввести в научный оборот полный, не подвергшийся вмешательствам редактора вариант знаменитого стихотворения Георгия Суворова, без которого не обходится ни одна антология русской советской поэзии. Юрий восстановил историю написания и адресатов — поэта-фронтовика Михаила Дудина и его жену Ирину. Вот классическая версия этих стихов:

Последние строчки выбиты на плите, которая установлена на могиле поэта в городе Сланцы. Там же, в Сланцах, Юрию рассказали, что каждый год туда приезжала женщина, вроде бы фронтовая жена Суворова.

Оказалось, что это была Нина Емельянова, которой Георгий Суворов посвятил лирический цикл «Во имя любви». Юрий написал Нине Александровне письмо, и она ему ответила искренним признанием в том, что для ее жизни значила та давняя и недолгая встреча.

«Прошло время, и в один прекрасный день я написал стихи. Мне с самого начала было ясно, что рано или поздно я напишу о Георгии Суворове стихи, ибо какая-то грань его личности, судьбы не укладывалась в рамки обычных статей, оставалось чувство недосказанности, не исчезнувшее, впрочем, и после появления этих стихов…

В начале 1981-го диссертация была готова. Вместе с еще одним соискателем, который писал работу по Андрею Платонову, они должны были защититься до летних отпусков, на последнем заседании ученого совета. Оппонентом пригласили крупнейшего специалиста, автора самой солидной монографии о поэзии Великой Отечественной войны доктора наук Анатолия Михайловича Абрамова.

«Когда я защищал диссертацию, случилась история, мистическая, между прочим. Единственный случай в моей жизни, когда я повернул вспять время, — вспоминает Поляков. — Больше мне такое никогда не удавалось и, наверное, не удастся. Вот как это произошло. Диссертация была закончена, апробирована, публикации имелись, и вдруг говорят: последнее заседание ученого совета в июне, потом совет ликвидируется. Из-за укрупнения. Шел 1981 год. Защит не будет долго, а там неизвестно еще, что может случиться, например, темы могут пересмотреть… Мои научные руководители А. А. Журавлева и М. В. Минокин в один голос кричали: «Юра, надо успеть!» А как успеешь? Ведь надо отпечатать и разослать автореферат. Это сейчас просто сделать, а тогда, в Советском Союзе, предстояло решить много проблем: найти типографию, договориться о сроках, залитовать рукопись. Я нашел типографию, получил разрешение и договорился, что брошюрку отпечатают срочно, так как реферат должен быть разослан в надлежащие адреса не менее чем за 30 дней до заседания совета, иначе не допустят к защите. Срок отсчитывали от даты на почтовом штампе. На день опоздаешь — конец, выходи на новый круг. У меня все было рассчитано, даже оставался один запасной день. И что вы думаете? Прихожу в урочный день забирать тираж, а мне говорят: «Послезавтра. Тут горком срочный заказ прислал. Не успеваем…» Все. Катастрофа. Возвращаюсь грустный на работу в Московскую писательскую организацию, — сижу печально-задумчивый. В молодости подобные неприятности переживаются очень остро. Это уже с возрастом понимаешь: пустяки, годом раньше станешь кандидатом, годом позже, а можно и вообще прожить без степени. Но рядом случилась в тот день одна сотрудница по имени Лана. В те годы в крупных организациях, где был большой почтовый оборот, имелась специальная машинка для прокатывания конвертов, которые на почту отвозили уже проштемпелеванными, там их лишь сортировали и отправляли адресатам. Вот Лана меня и спрашивает: «Ты чего грустный?» Я: «Да ну, жизнь не удалась. Сегодня надо разослать реферат, а он будет готов только послезавтра. А послезавтра уже нельзя. Отменят защиту!» — «Подумаешь, проблема, я тебе сегодняшним числом конверты послезавтра проштампую. Дату в машине переставлю и прокатаю. С тебя коньяк и торт…» И я через месяц защитился — в июне 1981-го. Вот так однажды, за бутылку коньяка и торт, мне удалось повернуть время вспять…

После защиты, на которую были приглашены, кроме жены и тещи, некоторые друзья, мы вышли из старинного здания МОПИ на улицу Радио, поймали микроавтобус и поехали в Дом литераторов — праздновать. Любовь Федоровна, служившая машинисткой в Институте марксизма-ленинизма и страдавшая от высокомерия «остепененных» сотрудников, словно взяла асимметричный реванш: ее зять — кандидат наук! Когда основательно выпили, один из моих друзей, врач, занимавшийся генетикой, сокрушенно вздохнул: «И за такую чепуху у вас дают кандидатскую степень!»

ВАК утвердил решение ученого совета на редкость быстро».

* * *

В Союз писателей СССР Юрия приняли 5 июля 1981 года.

«Тогда существовало негласное правило: для вступления в СП надо выпустить две книги, — вспоминает Поляков. — В порядке исключения могли принять и по одной. Именно так произошло с Н. Дмитриевым, О. Хлебниковым, Т. Бек, С. Мнацаканяном, Р. Бухараевым. Могли — очень редко — принять и по публикациям или рукописи. Как правило, такое исключение делали для авторов, имевших репутацию гонимых. Без книг получили членские билеты Б. Ахмадулина и О. Чухонцев. Ведь и одну книгу выпустить было непросто. Известен баснословный случай, когда поэт-экспериментатор Константин К. представил в комиссию три экземпляра своей книги, выпущенной в региональном издательстве. Он уже благополучно миновал половину инстанций, когда сборник увидел, случайно зайдя в приемную комиссию, литератор, приехавший из этой области и служивший в том самом издательстве. «Но мы такую книгу никогда не выпускали!» — воскликнул он. Стали разбираться и выяснили, что сборник в количестве десяти экземпляров набрали, отпечатали и переплели друзья К. из какой-то ведомственной типографии, а в выходных данных обозначили самую отдаленную область, чтобы, так сказать, без неожиданностей. Был скандал. К. объявили мошенником (внешность у него и в самом деле была жуликоватая) и приняли в СП только в конце перестройки, как жертву советского режима».