* * *

Что такое чудо? Невероятное, противоречащее законам природы событие. Но дело в том, что нулевой вероятности во Вселенной не существует. На этом свете всё возможно. Любой физический объект, включая человека, может, например, неожиданно взлететь. Это если броуновское движение молекул вдруг обретет вектор, направленный вверх. Вероятность очень маленькая, но не нулевая. Примерно такая же, как то, что в момент моего прыжка под мостом будет проплывать кораблик с водолазами. И они не поленятся и вытащат меня. И сделают искусственное дыхание, и врачи вовремя приедут, и я выживу…

Я недавно дочку попросил подсчитать – она может, она математику в Бостоне изучает. Десять в минус двадцать третьей степени получилось. Это Женька провела аналогию со спонтанной левитацией. Сам я не знал. Но даже когда узнал, мнение мое не изменилось. Чудо. Всё, что происходило со мной после прыжка с Крымского моста, – обыкновенное чудо. Чудеса не так уж и редко происходят, по крайней мере в моей семье. Чудом было, что Муся дождалась Славика – сначала с войны, а потом и из лагеря. Чудом он не погиб в разнообразных мясорубках, через которые его прокручивало время. Чудом появились на свет мои отец и мать. Чудом я не скурвился окончательно от денег и нашей сумасшедшей реальности. Чудом мы не разбежались с Анькой, чудом на сороковой день после смерти дедушки зачали нашего сына Славку. И то, что я очнулся после комы в своем уме, – тоже было чудом. И то, что первой, кого я увидел, была Анька, склонившаяся надо мной, – тоже чудо. Она, как оказалось, все это время жила у меня в палате, ее вытащить оттуда не могли. Мать и Женька, мгновенно забившая на свою престижную учебу в Бостоне, иногда ее подменяли. Но Анька не уходила, спала на раскладушке рядом все полтора месяца и требовала, чтобы около меня постоянно находился кто-то из бодрствующих родственников. И это тоже было чудом. Я ведь не заслужил… А чудо и не бывает заслуженным. Его нельзя купить за деньги, обменять или выпросить. Чудо дается просто так, ни за что. Но при одном условии: если тебя любят и если любишь ты. Имя любого чуда – любовь. Мне повезло, меня любили так сильно, что чудеса сыпались со всех сторон. Эфэсбэшники, как я и предполагал, больше меня не беспокоили. Зачем им псих-самоубийца, бросающийся с моста?

К тому же, пока я валялся в коме, мэр Собянин подписал новый порядок перевода жилых помещений в нежилые. Мой партнер Сережа закончил перевод, и у всей этой гоп-компании ко мне не осталось даже формальных претензий. Еще и денег с Сережей заработали. Чудом вывернулись из безнадежной, казалось бы, ситуации. Все вокруг считали меня очень везучим человеком, наперебой упоминали какого-то ангела-хранителя и шептали восхищенно: чудо, чудо, чудо…

Единственное, что люди отказывались принимать за чудо, это историю, произошедшую со мной в странной белой комнате. Первой, кому я рассказал, была, конечно же, Анька. Она посмотрела на меня боязливо, погладила по голове, прошептала: «Отдыхай, Витенька, отдыхай…» И привела в палату лечащего врача, а тот через полчаса вызвал ко мне психиатра. Я его понимаю: пять минут без кислорода под водой и полтора месяца в коме – не шутка. Психиатр, кстати, нормальным мужиком оказался. Выслушал меня внимательно, не улыбнулся ни разу и ласково, очень понимающе сказал:

– Это все очень естественно, Виктор. Кто-то видит туннели с белым светом в конце и умершими родственниками, умоляющими человека вернуться к жизни, кто-то ангелов или демонов с тем же предложением… От самоидентификации все зависит и от принадлежности к той или иной культурной традиции. Вы – человек прогрессивный, интеллигентный – увидели вот такое. Умирая, организм мобилизует последние ресурсы и уговаривает себя жить. Любым способом, но жить. Вы таким способом себя уговорили. Никакого чуда, к сожалению, голая физиология. И потом, вы были в коме. Скорее всего, вам эта история привиделась уже здесь, в больнице. Кома – состояние малоизученное, но одно наука про него может сказать точно: сознание в этом состоянии почти угасает, и человеком правят подсознание, задавленные инстинкты, загнанные глубоко внутрь проблемы и страхи. К тому же, как я знаю, вы писатель, вот и облекли мучающие вас вопросы в такую, так сказать, литературную форму. Ничего страшного, главное, не относиться к этому слишком серьезно.

Выслушав врача, я улыбнулся. Вот и ладно, вот и слава богу! Что я, в самом деле, как девочка истеричная, во всякий бред верю. Просто очень хотелось жить. Прав доктор, уговорил я себя таким образом. Ну и отлично, что уговорил.

Я поблагодарил психиатра и заверил его, что во всем с ним согласен. Напрягшаяся было Анька, присутствующая при разговоре, облегченно вздохнула и успокоилась.

* * *

После выхода из больницы мне захотелось найти моих спасителей-водолазов. Все-таки не каждый день мне жизнь спасают. Найду и сделаю им что-нибудь хорошее, поляну хотя бы накрою или денег дам. Я нашел. Героические водолазы от денег гордо отказались, а поляну в пафосном кабаке приняли с радостью. В полном соответствии с моими представлениями об их мужественной профессии они были совсем не дураки выпить. И вообще, оказались отличными ребятами. Мы весело отжигали всю ночь, и уже под утро один из них, пьяный в стельку, повис на мне и стал признаваться в любви.

– Крепкий ты мужик, Витя! – говорил он заплетающимся языком. – Пять минут без кислорода, а бухаешь, как морской пехотинец. Уважаю. Я сразу понял, что ты наш человек: только мы тебя откачали, врачей ждем, а ты такие матерные тирады начал заворачивать в бреду – прям как водолаз настоящий. И водилу с чекистом каких-то всё поминал, вроде братья они тебе и жалко тебе их очень. Я еще подумал: во даёт мужик, сам чуть концы не отдал, а о братьях помнит.

Несмотря на изрядное количество выпитого алкоголя, я мгновенно протрезвел. Так, значит, правда!.. Правда! Все это было! Не в коме мне привиделось, я действительно находился на том свете…

На следующий день с самого утра я в чрезвычайно возбужденном состоянии побежал в больницу, нашел мудрого психиатра и прямо с порога, обдавая его парами вчерашнего перегара, объявил, что он ошибался: не кома это, водолаз подтвердил, могу привести, если не верит…

– А кто вам сказал, Виктор, что вы не впали в кому еще под водой? – спросил он меня строго. – Такое бывает, и речевая активность у больных поначалу может сохраняться. И вообще, советую вам поменьше об этом думать. Ну, было и было, и прошло. Дальше нужно жить. Зацикливаться на чем-либо в принципе вредно.

«Действительно, чего это я завелся?» – подумал я и в очередной раз согласился с психиатром. И стал жить дальше.

* * *

Жизнь шла своим чередом. Страна катилась в каком-то странном и страшном, неизведанном направлении. Денег становилось меньше, а визгу и истеричной гордости, неизвестно за что, больше. Мы вошли в Сирию и кого-то там победили. Потом вышли, и это тоже преподносилось как большая победа. Доллар стал стоить восемьдесят рублей, мне исполнилось сорок пять. Я пытался жить по-другому, больше времени проводить с сыном и семьей, меньше раздражаться по пустякам и думать о материальном. Получалось с переменным успехом. Живой человек вечно чем-то недоволен, всё его не устраивает, и он не устраивает всех. Это только мертвые со всем смирились – лежат себе тихо на кладбище и никого не беспокоят. Вчера, например, Анька снова произнесла ненавистное мне слово «душно». Осеклась, правда, сразу, «ой, прости!» – сказала. Но то ли еще будет… Живые – они такие, от них всякое услышишь. Я тоже не ангел, голос начинаю повышать потихонечку, раздражаться… Но дело не в этом… Не отпускает меня приключившаяся со мной история. Я постоянно вспоминаю Водилу, Чекиста, Эмигранта, других моих братьев. И не согласен я с психиатром. Случаются чудеса на свете! Не все биохимией объяснить можно. Вполне вероятно, что провалился я в другое измерение, и показать мне что-то захотели, вразумить на самом краюшке, где я завис. Иногда даже призрачная белая комната кажется мне реальнее окружающего мира. Я вижу ее перед собой, я чувствую присутствие своих братьев каждую секунду. И я стараюсь жить за всех них. Не всегда получается, но я стараюсь…