Он был кровник Джамалу – вот и все.

Булавди знал, что у него есть силы только на один выстрел. И он не сомневался, в кого стрелять. В Джамалудина Кемирова.

Если убить Джамалудина, хозяином республики останется Христофор Мао. Если хозяином будет Христофор Мао, Русня потеряет Кавказ через год.

* * *

Далеко внизу, на белом песке серпантина, показался военный «уазик». Это был русский сержант из части, которую разместили в селе. Сержант был неплохой человек, только много пил. Он продавал оружие и жаловался на начальство, которое торгует родиной.

Сержант вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Весь задок машины был забит цинками с патронами, и еще сверху лежали три выстрела к гранатомету.

Сержант дружески хлопнул горца по плечу и сказал:

– И на что вам столько патронов?

– На свадьбу, – ответил Булавди.

– И когда свадьба?

– Сегодня, – сказал Булавди, – хочешь, покажу?

– Садись, – ответил сержант.

Булавди сел в «газик», и тот поехал вверх.

* * *

Кирилл и Шамиль чуть не опоздали на самолет. Они приехали в Жуковский через шесть минут после Забельцына, и начальник его охраны матерился, запихивая «стечкин» Шамиля в специальный опечатанный мешок.

Кирилл ожидал, что они полетят военным транспортником. Но это оказался ЯК-42, с роскошной люксовой отделкой, – со спальней для vip-лица, панелями розового дерева, глубокими кожаными креслами и тонкой перегородкой, отделявшей обитателей головного салона от охвостья в хвосте.

Самолет начал катиться по исхлестанной дождем полосе, и струйки дождя на стекле из прямых стали косыми, а потом легли поперек иллюминатора.

* * *

Село только-только просыпалось; женщины в черных платках выгоняли индюков и коров, и однажды им пришлось долго стоять, пока по улице шло целое стадо баранов; они блеяли и воняли, и на самом последнем, толстом баране ехал мальчишка лет семи – похоже, он и был единственным пастухом.

Разбитая улица вертелась штопором, резко шла вверх, горы были как стены обрушившегося мира, огромные, рыже-серые, отвесные, на яростно-синем небе не было ни облачка, и они выпадали из этой синевы, словно в небе кто-то проделал прореху, и оттуда упали камни размером с вечность, и только на востоке горный склон был изрезан маленькими террасами, на которых, как в кадках, росли абрикосовые деревья.

Трудолюбие местных поражало сержанта Терентьева. В селе, где он родился, дома давно сгнили, а заборы покосились, и когда Терентьева забирали в армию, там на все село было двое призывников, а в соседнем селе и вовсе оставались три старушки. В этом селе было пять тысяч человек, и из них едва ли не треть были дети, и в каждом дворе стояли латаные «жигули», и сержант, что ни говори, понимал, что все эти «жигули» нажиты не разбоем и не мошенничеством, а каторжным трудом на горных террасах.

Терентьев подумал, что многое изменилось с тех пор, как неделю назад его взвод оказался в селе. Сначала между ними была глухая стена, мальчишки швыряли в них камнями, – а теперь им все время носили хлеб из пекарни, и позавчера Терентьев обедал у какого-то старика, а его солдаты починили старику забор, – а вот теперь его пригласили на свадьбу. Сержант вдруг подумал, что он бы хотел приехать в эти бескрайние горы еще раз, уже без оружия и без солдат, и посидеть за столом с вежливым, очень сдержанным имамом, и поспорить с ним, кто лучше, Бог или Аллах, – эти люди были золотые люди, если ты приходил к ним как гость, а не как враг.

Он был очень доволен. За неделю учений он заработал восемь тысяч долларов, и эти чертовы хачи уже не казались ему такими негодяями.

Они заехали в ворота и стали посереди крошечного двора. Справа, из распахнутой дверцы, терпко тянуло курятником. Над ними росло огромное дерево, и из зеленой листвы торчали оранжевые шары хурмы.

Его люди стали разгружать оружие, а Терентьев пригнулся и шагнул вслед за Булавди в распахнутую низкую дверь. За дверью обнаружилась крошечная прихожая, а за прихожей – гостиная. Над работающим телевизором висела вышитая Кааба, а на противоположной стене – черный коврик с золотым именем Аллаха. Посереди гостиной тянулся стол, уставленный картошкой и мясом. За столом сидели человек шесть молодых парней. Сержант Терентьев рассмеялся, обернулся к Булавди и спросил:

– А кто же невеста?

– Ты, – ответил бывший подполковник ФСБ.

* * *

В 5.30 утра, услышав о высадке иностранных военных сил, командующий СКВО генерал армии Хобочка принял решение нанести ответный удар.

Артиллерия и авиация нанесли сокрушительный удар по предполагаемому месту продвижения противника. С аэродромов взлетели самолеты стратегической авиации, призванные противостоять государству-агрессору, спецназ ГРУ в течение получаса высадился над Куршинским тоннелем, и 143-й полк выкатился из Бештоя-10, перерезая дорогу вероятному противнику, вторгающемуся с горных перевалов из сопредельного государства.

Бештойской частью операции руководил полковник Александр Лихой.

Тесть Лихого, генерал Ставрюк, являлся одним из богатейших людей России; в его управлении находились три цементных завода, семнадцать заводов, выпускающих бетонные блоки, сто четыре кирпичных завода и еще восемь тысяч четыреста семнадцать объектов, которые должны были обеспечивать армию мясом, молоком, жильем и обмундированием. Нельзя сказать, чтобы они успешно справлялись с этими функциями, но семью Александра Ивановича они обеспечивали.

Полковник Лихой в тридцать два года уже курировал снабжение всех частей СКВО, но ему хотелось боевых орденов, и тесть выхлопотал для него участие в учениях.

В семь часов утра полковник Аргунов доложил командующему учениями, что террористы блокированы на заводе. Он отсалютовал и повернулся, чтобы уйти, и в этот момент в кабинет влетел Христофор Мао.

– Булавди в Тленкое! – закричал Христофор.

– Это точно? – спросил командующий.

– Вот это они сделали с блокпостом!

И Мао выложил на стол запись, которую пришла Дауду по мобильному от его агента. Командующий нажал на кнопку «воспроизведение» и позеленел. Лихой бросился в туалет, а Христофор Мао смотрел с каким-то особым вниманием. Рот премьера слегка приоткрылся, розовый, покрытый каким-то белым пушком язык, непрестанно облизывал губы. Казалось, что Мао смотрит не резню, а порнофильм.

Запись шла пять минут. Наверное, это был только кусок. Наверное, офицеры умирали дольше. Лихой вернулся в кабинет, утирая мокрый рот.

– Товарищ полковник, – сказал Христофор Мао, – вы были правы. Снимите своих людей с учений и уничтожьте их.

– Мне нужен письменный приказ командующего учениями, – отозвался Аргунов.

Генерал армии опустил взгляд. Это было слишком сильное решение – отменить учения и начать войну. Генерал не привык к таким решениям.