спускали их в воду повеселить рыб. С тех князьков я кафтаны, сапоги да пушнину сымал, а у тебя кровь возьму. Должно быть, вкусен ты, глистенок паршивый.

   Атаман обошел меня и продолжил путь, демонстрируя, что не намерен казнить меня здесь и понимает, что я не отважусь на попытку сбежать от него.

   – Эх, пропадет вся ваша составная материя даром, - я догнал его и заглянул с насмешкой в непроницаемо хмурое лицо. – Я ведь когда убью вас, Демьян Лукич,и капли вашей крови на язык не положу. Она, сдается мне, горче прокисшей солянки от беспросветной злобы. Α я, знаете ли, сладкоежка.

   – Мели чего хошь, предатель. Тебе меня не одолеть. Я разделаюсь с тобой в два счета.

   – Α я с вами – в один. И доподлинный предатель из нас двоих – вы. В угоду раздувшемуся за века честолюбию вы предали наше племя: натравили охотников на мою прежнюю стаю и моих нынешних друзей отправили на верную смерть наперекор увещеваниям. Я старался уберечь вампиров, не выдавал их людям. Ежели бы вы, господин самолюбец, не щадили себе подобных ради сохранения человеческого племени, я бы мог вас понять. Но вы шли на поводу безумной злобы, подогреваемой семейной распрей. Вам никого не жаль, за исключением себя самого,и от меня не ждите сострадания на дуэли.

   – Не тебе учить меня морали, пес.

   – Я не пес! Я князь Тихон Игнатьевич Таранский. Называть себя не позволю иначе, чем “Ваша светлость”.

   – Про светлости будешь со змеем толковать. Я пустой трепотней не стану засорять голову, – Демьян отмахнулся от меня и замолчал.

   Не справившись с яростью, он небрежным взмахом меча срубил маленькую сосенку.

   Мой способ вывести его из равновесия начал приносить плоды. Нельзя было останавливаться на достигнутом.

   – Вам бы спеть, Демьян Лукич. Не то помрете вы, и не узнают лесные жители, хороший у вас был голос, иль плохой. Давайте-ка затяните родное, казачье. Думаю, вы и басом сможете. В мoей прежней стае любили песни и пляски, а в здешнем лесу все твари считают, будто вампиры не умеют петь. Почему бы нам не опровергнуть их заблуждение? Эх, начали б вы хоть с такой песенки: “По Дону гуляет казак молодой”. Сдается, ваша матушка ее напевала, качая вас в люльке.

   Мощные челюсти атамана ерзали со скрипом, как нож по точилу. Демьян стоически удерживался от нападения.

   – Не желаете баском громыхнуть, так я спою как умею, – я придавил смешинку и выполнил обещание.

   Начал со старинных народных песен, затем перешел на романсы петербургских поэтов. Демьян терпел. От мелких морщинок на носу его лицо напоминало морду волка, растопырившего усы перед оскалом.

   Удивленные лесовики взобрались на нижние оголенные ветки. Трепетные феи притормаживали на лету и кружили высоко над нами, как мотыльки над горящей свечой.

   Внимание маленьких лесных жителей немного польстило мне и укрепило голос. Я представлял себя богатырем Никифором, отправляющимся в дружинном строю на битву с татарами.

   Сочная трава долины угольно чернела на фоне ярко-красного зарева. Проңзительный вампирский визг согнал фей с полевых цветов и разбудил дремавшего в горной пещере дракона.

   – Это тебе за Полину! – я вскинул к левому плечу клинок и бросился на неподвижного Демьяна.

   После долгого призывного клича он замер, облизывая подточенные зубы.

   Я неуместно поосторожничал со скоростью. Демьян развернулся в десятую часть мига. Выхватив из ножен эльфийский меч, он играючи отразил мой удар.

   – Мне?!! – глухо прошипел Демьян. Его меч, не встретив препятствия, свистнул над моей головой. – Разве не ты ее заел? Себя и благодари.

   Отскакивая, я поскользнулся на влажной траве и чуть не повалился на спину.

   – Вы не пожалели родного сына. Ни чести нет у вас, ни совести, – я замахнулся, целясь в его шею, но атаман снова перехватил мой клинок своим мечом. Тогда, не отводя рук, я налег на клинок со всей силы, приближая оба лезвия к его уязвимому горлу. Наши подкованные сапоги плугами врезались в землю.

   – Не нужны мне родные сыновья - предатели, - огрызнулся Демьян. Тепло его натужного дыхания грело мою щеку, - и названные песьи дети.

   Мое сбивчивое дыхание прервалось. Сила замедлила ток по мускулам. Поздно я сообразил, что нельзя отвлекаться.

   Демьян отбросил меня, как невесомую перинку. Я пролетел расстояние, сравнимое с дорогой от барского дома до парка в Лабелино. Приземлившись, я вспахал свободной от клинка левой рукой и задом глубокую колею, а правую руку поранил собственным оружием. Котенок силы охотницы медленно потянулся, выпуская коготки. Понемногу он начал растворяться в моем теле, подкрепляя его волновыми приливами энергии.

   Я проскользнул под летящим на меня атаманом. Ловко извернувшись, я попытался напасть на него со спины и отрубить ему голову. Οн подпустил меня на два шага. Бросив меч, Демьян, не оборачиваясь, подался назад, схватил мои запястья, перекинул меня над головой и ударил о землю. Комки чернозема разлетелись от меня, как от рухнувшего с неба метеорита. Сильнейший удар дезориентировал на мгновение.

   Отняв и забросив подальше мой клинок, Демьян проволок меня по земле, вытер мою почерневшую от грязи спину о влажную траву. Он снова вскинул меня над головой и обрушил лицoм вниз. Я опустился на четвереньки и зарычал, как грозная мантикора, погашая силу удара пруҗинистыми движениями конечностей. Демьян удивленно выпрямил зажатую клыками нижнюю губу. Высоко подпрыгнув, я ударил его ногами в грудь. Падая, он подставил ладони под мои железные подошвы и скинул меня. Очертив узкое сальто, я встал на ноги и ударил Демьяна кулаком в нижнюю челюсть. Εго клыки вспороли мои пальцы, но раны заросли прежде, чем я почувствовал бы боль. Атаман раздраженно фыркнул и ударил меня локтем в боковую часть шеи. На миг мне почудилось, что голова слетает с плеч.

   Я преодолел боль и, вывернувшись, пнул противника в живот, вцепился когтями в его уши. Демьян взвыл, прокусывая нижнюю губу до крови.