Единственный дошедший до нас рассказ от первого лица о том, как Момоло искал сына после падения Рима, принадлежит самому Эдгардо. Юноша — теперь почти взрослый мужчина — наблюдал за происходившими событиями с нараставшей тревогой, понимая, что вокруг него сужается кольцо: «После того как в Рим вошли пьемонтские войска, в те дни анархии, что предшествовали образованию нового правительства, полиция была не в силах обуздать подстрекателей черни. Силой захватив неофита Коэна из Колледжо-дельи-Сколопи, они бросились к Сан-Пьетро-ин-Винколи, чтобы попытаться похитить и меня».

Как вспоминал Эдгардо, в те неспокойные дни Пий IX много раз присылал гонцов к начальству Эдгардо, спрашивая, не увезли ли его куда-нибудь за пределы Рима в целях безопасности. Именно по-отечески заботливый папа, по словам Эдгардо, придавал ему «сил и мужества, чтобы не уступать перед мольбами и угрозами либеральных властей, которые собирались заставить меня, нарушив мои религиозные обеты, вернуться к семье, где я подвергся бы опасности не только нарушить принесенные обеты, но и стать настоящим вероотступником».

В монастырь явился сам префект римской полиции, он «уговаривал и убеждал меня вернуться к семье, чтобы удовлетворить общественное мнение». Между тем Эдгардо узнал, что отец уже приехал в Рим и ждал его. Полиция выставила вокруг монастыря патруль, чтобы монахи не попытались тайком вывезти Эдгардо из Рима. Эдгардо не желал видеть отца и боялся, что, как уже случилось с Джузеппе Коэном, его скоро схватит полиция и передаст родителям, поэтому (наверняка не без помощи высших церковных властей) он договорился о встрече с генералом Ламарморой, представителем короля в Риме. По воспоминаниям Эдгардо, когда он объяснил генералу ситуацию, тот спросил, чего хочет он сам.

— Полиция хочет, чтобы я вернулся к семье.

— А сколько вам лет? — спросил генерал.

— Девятнадцать, ваше превосходительство.

— Ну, тогда вы свободны. Поступайте, как хотите сами.

— Но, ваше превосходительство, мне угрожают репрессиями.

— В таком случае, — ответил генерал, — обращайтесь ко мне, я предоставлю вам защиту.

Несмотря на эти заверения (если это были заверения), начальство Эдгардо все равно опасалось, что юношу захватят. Каждый день происходили какие-то акты насилия по отношению к церкви, а Эдгардо был живым символом папской мирской власти, падение которой народные массы так радостно праздновали. Хотя кардинал Антонелли говорил, что не считает такие меры необходимыми, возник план переправить Эдгардо за границу. Вот что рассказывал позже сам Эдгардо:

Эдгардо и монах ненадолго вышли из поезда в Фолиньо, небольшом городке в Умбрии, чтобы перекусить в ресторане.

Потом Эдгардо и его провожатый вернулись в поезд. Они благополучно доехали до австрийской границы, пересекли ее и укрылись в одном из монастырей.

А тем временем в Риме отец Эдгардо впал в отчаяние. Двенадцать лет Момоло и Марианна ждали этого мгновенья, находя утешение в мысли, что дни папской власти уже сочтены и скоро тьма, воцарившаяся в их доме на все эти годы, наконец рассеется. Все его надежды, все мольбы о помощи, с какими он обращался ко всем благожелательным слушателям, пропали втуне. А еще у него было чувство, что он подвел свой народ, подвел всех евреев. Ведь они годами молились о том, чтобы его сын вернулся к семье и к религии отцов, и вместе с тем боялись в душе, что мальчик переметнется на сторону захвативших его монахов и примкнет к длинной череде выкрестов, которые посвятили жизнь поношению религии предков. Во Флоренцию, к семье, Момоло вернулся сломленным человеком.

Когда Момоло вернулся из Рима, ему было 55 лет, а Марианне — 52 года. Из девяти их детей семеро продолжали жить с родителями. Кроме Эдгардо, отдельно жил только старший сын, 27-летний Риккардо. Дослужившись до второго лейтенанта в итальянской армии, он находился при Высшей военной академии в Турине. Дочери-близнецы, 24-летние Эрнеста и Эрминия, помогали матери по хозяйству. 23-летний Аугусто, недавно получивший диплом юриста, работал в министерстве финансов. 21-летний Арнольдо тоже хорошо устроился — он работал в компании, снабжавшей армию продовольствием. 18-летний Эрколе (он был всего на год младше Эдгардо) решил получить высшее образование и недавно выдержал вступительные экзамены в фармацевтическое училище. Двое младших детей — 13-летняя Имельда и 11-летний Аристид (родившийся уже после разлуки семьи с Эдгардо и получивший то же имя, которое носил мальчик, умерший в 1857 году) ходили в школу[389].

Помимо девяти членов семьи Мортара, в их квартире на четвертом этаже дома на виа Пинти жила, как обычно, служанка. В Болонье, как правило, одна служанка жила у них несколько лет кряду (из них дольше всех продержалась Анна Моризи), но после переезда во Флоренцию семья столкнулась с определенными трудностями: почти ни одна служанка не задерживалась у них дольше чем на несколько недель. Они уходили одна за другой. Вскоре после того, как Момоло вернулся из своей безрезультатной поездки в Рим, ушла очередная служанка, и ей нашли замену — 22-летнюю Антоньетту Вестри. Но через месяц уволилась и она.

После Антоньетты семья Мортара наняла Розу Тоньяцци — крупную энергичную рыжеволосую женщину 23 лет. Роза была одной из семи сестер из семьи издольщиков, жившей в тосканских горах Кьянти. Во Флоренцию она перебралась годом раньше, последовав примеру сестер, которые подались в услужение к горожанам. С момента приезда в город Роза успела поработать в нескольких семьях, а к Мортара поступила в конце февраля. Возможно, их познакомила ее сестра Джузеппа, которая сама жила с еврейской семьей.

3 апреля в пять часов вечера, через пять недель после того, как Роза Тоньяцци поселилась у семьи Мортара, служанке из квартиры этажом ниже показалось, что у нее над головой кто-то бежит: потолок сотрясался от топота. А потом она вдруг услышала, как ставни с шумом распахиваются настежь и из маленького внутреннего двора доносятся два страшных глухих удара. Она подбежала к окну и увидела, что на булыжном дворе лежит Роза. Поглядев наверх, женщина заметила, что окно в квартире Мортара открыто. Снова посмотрев вниз, она увидела, что юбка на Розе задралась до головы, так что виден ее срам. От криков женщины, жившей на первом этаже, служанке сделалось еще страшнее. Снова выглянув из окна и видя, что в окне этажом выше никто не показывается, она подумала, не спуститься ли вниз, на помощь Розе. Но не решилась. «Мне не хватило духу», — признавалась она.