Если гнев, который вызвал у Наполеона отказ папы отпустить Эдгардо Мортару, побудил императора поддержать намерения итальянцев отобрать у папы легации, то, если верить некоторым наблюдателям, возмущение делом Коэна повлияло на следующий шаг Наполеона: он наконец решился вывести французские войска из Рима. По сообщению газеты La nation, французский посланник, разговаривая с кардиналом Антонелли о юном Коэне, уже предупреждал его, что, «если папский двор и дальше будет упорно двигаться курсом, который столь враждебен общему направлению современных идей — и в особенности французских идей, — то правительство императора, при всей своей симпатии к папскому двору… будет вынуждено предоставить защиту папы его собственным войскам»[377]. И в самом деле, уже через несколько недель после того, как посланник услышал отказ в ответ на свою просьбу освободить Джузеппе, французы подписали с итальянским правительством соглашение о начале вывода всех французских войск из Рима. Хотя этот договор и обязывал итальянцев воздерживаться от нападения на Рим, папа не слишком-то верил, что те сдержат обещание, как только французы уйдут. Через несколько лет — уже после того, как итальянские войска смели с пути игрушечную папскую гвардию, — австрийский посланник в Риме сказал своему государю Францу-Иосифу, имея в виду Джузеппе Коэна: «Италия должна повсюду возводить триумфальные арки в честь этого еврейского мальчишки»[378].

Пока происходил поэтапный уход французов из Рима, вновь сделался чрезвычайно актуальным вопрос о будущем статусе города. Некоторые консерваторы склонялись в пользу компромиссного решения: Рим войдет в состав Италии, но папа сохранит на него определенные права. Но даже и тогда, через несколько лет после похищения Эдгардо, дело Мортары продолжало влиять на умы. В июле 1865 года Марко Мингетти, до недавних пор премьер-министр Италии, объясняя, почему он не согласен с таким предложением, заявил, что итальянские солдаты не займут место французов и не станут защищать папскую власть в Риме, потому что «мы не можем стеречь для папы юного Мортару»[379].

К тому времени Эдгардо прожил в лоне церкви уже половину своей жизни. Воспоминания о родителях все больше тускнели, ведь он не видел их и не получал от них вестей с тех пор, как они в последний раз приходили в Дом катехуменов в 1858 году.

К тринадцати годам Эдгардо решил посвятить свою жизнь церкви и стал послушником в ордене латеранских каноников — с тем чтобы в дальнейшем тоже сделаться монахом. Он принял имя Пио — в честь своего нового отца и покровителя Пия IX. На церемонии посвящения отец Строцци, генерал ордена, произнес проповедь на тему стиха 65:1 из Исайи: «Я открылся не вопрошавшим обо Мне; Меня нашли не искавшие Меня». Эти же слова из Ветхого Завета цитировал апостол Павел в Послании к Римлянам, 10:20, где Павел выражал пламенное желание, чтобы все евреи спаслись, поверив в Иисуса[380].

12 апреля следующего, 1866 года, когда папа совершил ежегодное посещение церкви Святой Агнессы за городскими стенами (Сант-Аньезе-фуори-ле-Мура), четырнадцатилетнему Эдгардо была оказана особая честь. Выйдя из группы юных семинаристов, он прочитал наизусть оригинальное стихотворение, возносившее льстивую хвалу папе. Каждая из 18 цветистых строф состояла из 8 строк[381].

В скором времени, в 1867 году, его святейшество прислал мальчику записку, из которой явствует, что почти через десять лет после того, как Пий IX впервые твердо решил оставить Эдгардо у себя, он по-прежнему был убежден, что тем самым исполнил Божью волю и что, поступив так, сам себя обрек на горькие муки. Вот что он писал:

В том же году, несколько позже, после безуспешной попытки Гарибальди завоевать Рим, в Священный город снова нахлынули французские войска. Но Эдгардо, который был теперь послушником ордена латеранских каноников, этот год запомнился и по другой, более личной причине. Он наконец получил весточку от родителей. «Я много раз писал родителям письма, — вспоминал он позднее, — в которых рассуждал о религии и изо всех сил старался убедить их в истинности католической веры». К сожалению, добавлял он, «они понимали, что эти письма, хотя в них и выражалась моя собственная горячая убежденность, не могли быть написаны мной без посторонней помощи, а потому и не отвечали на них». Они ответили только в мае 1867 года — возможно, окрылившись надеждой, что Рим наконец-то освободится из-под власти папы и вскоре они смогут воссоединиться с сыном. Вот как позже пересказывал сам Эдгардо это письмо: «Вначале они заверили меня в своей нерушимой любви, а потом объяснили, что не отвечали раньше на мои письма только потому, что в них не было от меня ничего, кроме моего имени и подписи, но что теперь они надеются, что я смогу общаться с ними без всякого надзора». Момоло и Марианна все еще цеплялись за надежду, что их сын в глубине души остался верен семье, а значит (как они свято верили) и религии предков[383].

Молитвы супругов Мортара о том, чтобы войска единой Италии вошли в Рим и папская власть окончательно пала, были, похоже, наконец-то услышаны в 1870 году, через одиннадцать лет после крушения папского режима в Болонье. В течение последних десяти лет они пристально следили за политическими событиями, молясь о приближении того дня, когда Эдгардо сможет вернуться домой. Ему было шесть лет, когда папская полиция явилась за ним в их болонскую квартиру. Теперь ему было восемнадцать.