Теперь падение Рима казалось уже неминуемым. А если Рим падет, что может помешать супругам Мортара вернуть себе сына? Чиновники недавно организованного Всемирного еврейского союза пристально следили за развитием событий. 17 сентября, когда пьемонтские войска двинулись из Романьи на области Марке и Умбрию, они написали графу Кавуру.

«Подобно всем друзьям прогресса и свободы», писал председатель этой организации, члены союза с радостью услышали известие о том, что французские войска скоро покинут Рим и папа наверняка тоже обратится в бегство. Однако их тревожила мысль о том, как бы папа, «движимый чрезмерным религиозным пылом», не попытался захватить вместе с собой Эдгардо Мортару. Всемирный еврейский союз, сообщал его председатель премьер-министру, уже «принимает меры для защиты этого ребенка, который ныне является сардинским подданным и удерживается в неволе вопреки вечным законам природы и Бога!» Союз «смеет надеяться, — продолжал автор письма, — что вы, обладая утонченным духом и благородным сердцем, не забудете об этой невинной жертве жесточайшего преследования, несмотря на обилие важных вопросов, которые, несомненно, возникнут, когда Итальянское королевство завладеет столицей».

Через две недели Кавур ответил на это письмо, заверив еврейскую организацию в том, что его правительство сделает все возможное для того, чтобы юный Мортара вернулся к семье[354]. Его письмо было выдержано в подобающе дипломатичном тоне, однако на самом деле он совсем не думал, что папу в ближайшее время удастся выдворить из Рима. Впрочем, премьер-министр непритворно интересовался судьбой Эдгардо. Весной следующего года, когда у него и без того хватало забот и когда дело Мортары уже не сулило никакой дипломатической выгоды, он отправил письмо графу Джулио Гропелло, сардинскому представителю при Неаполитанском королевстве, с напоминанием о похищении мальчика и категорическом отказе папы отпускать его. Кавур сообщил графу, что недавно получил новое прошение от отца мальчика, и горячо поддержал просьбу Момоло о возвращении ему сына, вновь высказав мнение, что похищение мальчика является грубым попранием естественного права. Он с сожалением отмечал, что сам мало что может сделать, так как его правительство не поддерживает дипломатических отношений со Святейшим престолом. Кавур предположил, что, возможно, поддержка Франции, от чьих войск папа зависит, могла бы принести лучшие результаты[355].

А уже через пять недель, в расцвете славы и в самый разгар работы над созданием нового итальянского государства, Кавур внезапно заболел и умер. Ему было всего 50 лет.

Вслед за письмом, отправленным в середине сентября Кавуру, председатель Всемирного еврейского союза написал в Турин Момоло Мортаре, сообщив ему воодушевляющую, хотя и загадочную, новость о том, что союз вынашивает план действий по освобождению его сына: «Вот что вам надлежит сделать, чтобы найти сына и вернуть его себе. Вы должны внимательно следить за событиями, и наиболее осведомленные люди в Турине подскажут вам, когда, вероятнее всего, папа лишится власти. Затем вы поедете в Рим и там побеседуете с другом, чье имя мы назовем вам ниже. Он — один из наших единоверцев, и вы убедитесь в том, что он окажет вам самую действенную поддержку в Риме». Кто именно был этот тайный еврейский агент в Риме, мы не знаем. В копии этого письма, хранящейся в парижском архиве союза, его имя не указано, а оригинал, полученный Момоло, давно утрачен.

Далее в письме Момоло предлагалось возмещение расходов, которые ему придется понести, оставив дела и уехав в Рим, потому что «возвращение вашего сына — дело всего Израиля […] Само собой разумеется, — добавлял председатель союза, — что вы должны вести себя в этих деликатных обстоятельствах с чрезвычайной осмотрительностью, держа все в строжайшей тайне. От этого зависит успех дела»[356].

Похоже, тогда не было недостатка в заговорщицких планах вырвать Эдгардо из уже слабеющих рук папы. По-видимому, в них оказался замешан даже сам Гарибальди. В его армии добровольцев — отчаянных людей, готовых рисковать жизнью ради идеала единой Италии, — было, что интересно, много иностранцев. Один из них, английский еврей по имени Карл Блюменталь, разозленный провалом всех дипломатических попыток добиться освобождения Эдгардо, выдвинул собственный план повторного похищения мальчика. Он и трое его друзей переоденутся монахами, проникнут в таком виде в римский монастырь, где держат Эдгардо, и убегут вместе с ним. В 1860 году Блюменталь просил Гарибальди одобрить его план, и Гарибальди (который, кстати, позже упомянет дело Мортары в романе собственного сочинения) дал свое благословение. Однако этот план так и не был претворен в жизнь — рассказывали, что его выполнению помешала неожиданная смерть одного из заговорщиков[357].

Гарибальди был не единственным человеком, увидевшим беллетристический потенциал в драматичной истории Мортары. Уже вскоре после похищения Эдгардо появилось сразу несколько пьес на эту тему. Наиболее значительной из них была «Гадалка» (La Tireuse de cartes) — на ее премьере, состоявшейся в Париже 22 декабря 1859 года, присутствовали сами император с императрицей. Драма была навеяна делом Мортары, но содержание ее существенно переосмыслено, чтобы привлечь более широкую публику, причем действие было перенесено во Францию XVII века. Сюжет этой драмы подробно пересказывался в Monitore di Bologna, где пьесу хвалили за то, что она «воскрешает в памяти историю, потрясшую весь мир, и вызывает сочувствие к ее героям»[358]. Пьесу вскоре перевели на итальянский язык и показали в Болонье в том самом месяце, когда отца Фелетти выпустили из тюрьмы[359].