– Посмотри на меня! – схватила сестру за подбородок Чума. – Посмотри! Узнаешь жгучую Ворониху, что сжигала мужчин от страсти? Нет? Я – как казенная крыса, целый день копаюсь в бумажках! А теперь спроси меня – рада ли я? Счастлива ли? Хочу ли я назад, в отчий дом, к балам и шумному, бездумному прожиганию жизни? А?

– Ты сама ответила на свой вопрос, – кивнула Ворониха, двигая подбородком пальцы сестры, что больно сжали ее.

– Да! Я изменилась! Я достигла того, о чем даже не мечтала! Я на самых верхах общества! Так высоко, что оглянуться страшно! Я уважаема! Любима! Достойными людьми! Мое имя, новое имя – не старое – знает весь Мир! Или узнает! И я делаю то, что нужно! А не то, что хочется! Хотя мне хочется! Хочется сделать порученное мне со всем усердием и прилежанием! Сделать как раз то, что нужно. Мне хочется! Мне пресны балы и пустое жужжание – ни о чем! Мне пресны наряды и прически! Мне стало холодно золото! Вся казна Лебедей – моя! Греет? Нет! Морозит ужасом! Не напортачить бы! Боюсь не суда! Боюсь насмешливого взгляда этих… осуждения их! Боюсь больше смерти! А как князь о моем здоровье печется? Бумажной крысы? А? Посмотри на меня! На такую вот, серую, пузатую, опухшую, выцветшую! Я счастлива! Это – самое достойное, о чем я даже не мечтала! Я изменилась. И мой мир изменился. Понимаешь? Поймешь ли?

– Не понимаю, – покачала головой Ворониха, – но я пойму! Если ты смогла – я смогу! Мы же родные! Одна кровь!

Чума дернулась.

– Командир зовет, – тихо сказала она, невольно прихорашиваясь. Но, поймав себя на этом, рассмеялась. – Мальчишка еще, а я его боюсь. Больше, чем отца в детстве. Хочу выглядеть лучше. Как они это делают? Как?

– Что делают? – спросила Ворониха.

– Пошли, по дороге поговорим, – махнула рукой Чума. – Успеем наговориться. Командир запретил мне верхом ездить. Пешком хожу. За мое дитя беспокоится больше, чем за свое. Синька, вон, что хочет вырабатывает – он не замечает!

– Зачем пешком? Поехали, – пожала плечами Ворониха.

* * *

Все на том же извозчике они доехали до Городского зала, все чаще называемого Ставкой. Так Городской зал называли князь и его близкие, подражая им во всем, и остальные называли Зал города Ставкой.

Командира они нашли у макета, как всегда, в задумчивости.

– О! Не ждал тебя так быстро, – воскликнул он, будто и не заметив младшую сестру, хотя та и поклонилась с полным соответствием принятой традиции. – Опять верхом лихачишь?

Князь был грозен. Особенно с таким изнеможенным лицом и черными кругами под глазами.

– Нет, я доехала на коляске, – поклонилась Чума, благодаря за заботу о себе.

– На чем? – нахмурился Белый. Подошел к окну, выглянул, заволновался, подбежал к другому окну, что распахивалось, открыл, крикнул вниз:

– Ты! Стой там! Никуда не уходи!

А внизу – вся площадь замерла, попадала на колени.

– Да не вы! Ты! Извозчик, этой, как ее? Коляски! Стой там! Не бойся! На меня работать будешь! Сейчас к тебе мои приказчики подойдут!

Чума и Ворониха, да и мастера макета, с удивлением смотрели на князя. Все никак не могли привыкнуть к его энергичности и непосредственности. Но, как только взор Белого обратился в зал, мастера, потупившись, приступили к работе. Воронихи опустили глаза и головы.

– Премного благодарен тебе, Чума, за такой подарок! – Князь обнял женщину. – Узнаем, кто сделал ему такую повозку… Ух!

– Сам он сделал, – ляпнула Ворониха, вспомнив, что слышала, не слушая, как извозчик, бывший учеником кузнеца в покинутом на прихоть людоедов городе, рассказывал ей по пути, как в бедламе мятежа стаскивал в бесхозную кузню материалы и воплощал свою мечту – легкую коляску, пока остальные увлеченно потрошили друг друга. Но, поняв, что перебила князя, Ворониха присела, склоняясь в виновной позе.

– Это сестра его нашла, – пояснила Чума.

– Да? – удивился Белый. – Ну, хоть…

Но он не договорил, крутнулся на каблуках, как мальчишка:

– А мы всю голову сломали! – воскликнул он. – А тут решение само пришло! Так, Чумовая, зови сюда Агронома и Зуба! Скажи, что у меня для него – подарок. Хлеб горелый, забьет ведь! Скажи, что у тебя – подарок. Нет, этот пошляк все не так поймет. А, во! Скажи, от нас с тобой – подарок. Задумается, заинтересуется.

Чума не спросила, к кому такой отдельный подход и кто «забьет». И так понятно, что не Сбитый Зуб, который будет ворчать, но на прямое неисполнение приказа пойти не сможет.

– А сам меня что звал-то? – спросила Чума, когда глаза ее вновь стали живыми, говоря, что мыслесвязь завершена.

– Ах, да! – хлопнул себя по лбу князь, подошел к необычному столу у стены, выдвинул ящик, достал оттуда что-то и кинул Чуме.

Маг ловко поймала брошенный предмет, взглянув, взвизгнула, как девочка юная, повисла на шее князя, осыпая его слепыми поцелуями куда попало. Белый, растерянный, бережно поддерживал Чуму за талию, не давая ее прижать ее же живот к своим жестким костям.

– Ну-ну, Чума, ты же Погибель Тварей, старший мастер-казначей! Ну, что ты? – бубнил князь.

– Это же портал! Мне! Не Нису даже! Не Комку! Мне! – кричала Чума, прыгая как девочка, получившая красивейший бантик, размахивая артефактом.

– Ну, не боевых повелителей у меня не так уж много, – пожал плечами князь. – Особого выбора-то и не было.

– Но не Нис же! – крикнула Чума.

– Нис – мое главное оружие. Главный калибр. А кто нас будет вытаскивать из той задницы, в которой мы окажемся? Ты же помнишь, как мы сходили за Мастером Боли.

Чума перестала прыгать. Сжала в кулаке артефакт, сжала зубы. Ее платок упал на плечи, показывая неравномерно отросшие волосы – память, зарубка на память, оставленная Чумой самой себе о той вылазке.

– Опять? – тихо спросила она.

– Снова, – кивнул князь. – У нас три портала. Мы должны быстро зайти, быстро убить всех и быстро унести ноги. Поняла? Привязывай артефакт.

Чума тут же, извлеченным из-под юбки кинжалом, вскрыла себе руку, окропляя артефакт.

– Принял, – сказала она, зажмурившись. – Он уже очень давно без хозяина. Так давно, что следа владельца не чуется.

– Из запасников. И от щедрых друзей-соратников, – криво усмехнулся князь, – за которых мы делаем всю грязную работу.

Юная Ворониха, с самого утра бывшая немного не в себе, а сейчас вообще в состоянии, близком к пограничному состоянию сознания – так ее поразили отношения князя и его близких меж собой, наконец решилась.

– Князь! – обратилась она, приседая в поклоне. – Дозволь мне принять обет служения Милосердию.

– Нет! – резко воскликнул Белый, махнул рукой в останавливающем жесте, но подумав всего несколько мгновений, сказал: – Хотя… Какой ты боевой маг? Так, смех один! Может, хоть в собирании нас из ошметков преуспеешь. Хорошо, вот тебе мое дозволение. Иди, иди, служи! Навсегда!