Благодаря этой неожиданной ассоциации она и направлялась вместе с отцом на прием во дворец Лепорелли. Барбара Форд была наследницей крупнейшего металлопроизводителя. Устраиваемый ею прием едва ли соответствовал представлениям Мередита Хаусмена об увеселительных мероприятиях. Но приглашение было получено, и Нони рвалась пойти.

Они долго спорили по этому поводу — правда, вполне сдержанно, потому что присутствовала Мерри. Но именно она положила конец дискуссии, уговорив отца согласиться и предложив отправиться всем вместе. И добавила, что возьмет с собой Фредди Гринделла в качестве сопровождающего. Она сказала об этом только для того, чтобы упомянуть его имя, напомнить отцу о нем и посмотреть, какая будет реакция.

— Гринделл? — переспросил отец. — Почему именно он?

— А почему нет? Он такой обходительный, и мне очень симпатичен. Он рассказывал, что как-то мы играли с ним в крокет в Монтре. Он, кстати, все успокаивал меня, призывая не слишком переживать по поводу той статейки в «Палее», которую написала Джослин Стронг. Он приводил мне примерно те же доводы, что и ты.

Ее уколы были весьма чувствительны. Возможно, немного поразмыслив над тем, что он услышал, Мередит согласился принять приглашение, а может быть, просто решил: ладно, так и быть, я пойду — лишь бы поскорее переменить тему разговора, предоставив возможность Нони взахлеб обсуждать свой вечерний туалет.

И вот она ехала на катере к отелю «Даниэлян», чтобы встретиться там с отцом и — подумать только! — мачехой и провести с ними веселый вечер во «Дворце Лепорелли». Гринделл позвонил из вестибюля в апартаменты Мередита, и, получив приглашение на бокал вина, они поднялись наверх. Мередит по своему обыкновению пил только шампанское, но для гостей и журналистов у него имелся богатый выбор напитков в баре — Нони была виночерпием. Говорили мало.

— Ну-с, — сказал Мередит, осушив бокал. — Давайте закругляться и пойдем.

Они спустились вниз, и Мередит попросил швейцара нанять прогулочную гондолу для поездки по Большому каналу до дворца Форда.

Это была странная вечеринка. Народу собралось очень много, но тесно не было, потому что гости разбрелись по разным комнатам и залам огромного дворца эпохи Ренессанса. Едва переступив порог, Мерри поняла, что тут будет смертельная скука, и решила сбежать как можно раньше.

Какая все-таки досада! Она же решила хорошо провести здесь время, во всяком случае, вволю повеселиться. Нет, нельзя допускать даже мысли, что Каррера нанес ей обиду и потревожил ей сердце. Она будет веселиться! Мерри выпила несколько мартини подряд, однако постаралась сделать это так, чтобы никто не заметил. И оказавшись в окружении двух худеньких итальянцев, Гвидо такого-то и Марко такого-то, она продолжала пить, надеясь, что в конце вечера ей все же удастся найти спальню, где она бросила свое норковое манто. Не то что она так уж хотела напиться, отнюдь нет, но просто ей бы доставило удовольствие шокировать и собственного отца, и Карреру, и всю эту ненавистную свору…

Мерри не успела еще осуществить первый пункт своего плана, как заметила, что отец пьет больше обычного. Она не знала, о чем он беседовал с Гринделлом у бара. А Мередит спросил Гринделла, зачем тот рассказал Мерри о самоубийстве Карлотты. Гринделл стал оправдываться: он, мол, был уверен, что Мерри это известно, — он пришел к такому выводу, услышав ее отзыв о Джослин, но…

— Я ничего не знал о том, что произошло между вами и Джослин и вашей первой женой.

— Ну и что? Я не обязан докладывать.

— Я и не говорю, что вы обязаны. Это была моя ошибка. И я прошу прощения.

— Этого недостаточно, Гринделл. Этого совершенно недостаточно. Я же могу вас уничтожить. Я сломаю вам жизнь. Я вас могу в порошок стереть. Вы это понимаете? Ваша единственная надежда заключается только в том, что я, может быть, приду к выводу, что мне не стоит марать руки.

— Благодарю вас.

— Не стоит благодарности.

Мередит отошел от бара, взял очередной бокал шампанского и вернулся смотреть, как Нони с каким-то незнакомым парнем танцует перед сценой, на которой четверка музыкантов без передышки наяривала одну за другой простенькие и совершенно одинаковые современные песенки.

Мерри вполуха слушала льстивые слова Марко — или Гвидо? Она думала об отце, удивлялась, почему он пьет, и связано ли это каким-то образом с Нони. Вскоре к ней подошел Гринделл и сказал, что уходит. У него страшно разболелся желудок.

— Я принял таблетку, но боли не прошли. Пожалуй, мне лучше вернуться в отель и лечь в постель. Очень сожалею.

— Мне поехать с вами?

— Нет, нет, не беспокойтесь обо мне, — сказал он.

— Вы уверены?..

— Все нормально. Как вы тут без меня…

— Обо мне позаботятся Гвидо и Марко. Да тут ведь отец. Так что не волнуйтесь, все будет в порядке. Ни о чем не беспокойтесь.

Он поблагодарил ее, послал воздушный поцелуй и пошел на канал ловить лодку-такси. Он попросил гондольера отвезти его не в отель, а в больницу. Он лежал на дне лодки, скорчившись от нестерпимой боли, которая огнем пылала внутри.

Проводив Гринделла, Мерри стала с любопытством наблюдать за пьяным отцом. Нет, он не был пьяным, но, похоже, собирался напиться. У него уже были неверные движения и заплетался язык. Она решила, что во всем виновата Нони, и не стала особенно волноваться. Но наблюдать за происходящим ей было настолько интересно, что она даже перестала пить. Куда занятнее смотреть на отца. Да к тому же она уже выпила достаточно.

Ни Гвидо, ни Марко особенно не сокрушались тому обстоятельству, что она почти не обращала на них внимания, и от этого она в них еще больше разочаровалась. Но отец, который смеялся громким и тонким смехом, был просто неподражаем. Мерри подумала, что могла бы часами так смотреть на него бесстрастным изучающим взглядом — нет, не совсем бесстрастным. Ибо все же она была поражена его поведением. И все никак не могла понять, что же такое могла учудить Нони, что заставило его пуститься во все тяжкие.

И вот это свершилось. Вовсе не случайно, хотя все произошло, кажется, только из-за случайного стечения обстоятельств. Какая-то глупая актрисочка, молоденькая итальяночка, заключив с кем-то пари — ставка была пятьдесят тысяч лир, — стала скидывать с себя одежду. Музыканты как ни в чем не бывало продолжали жарить свои твисты. Но всеобщее веселье вдруг увяло, и Барбара Форд, хозяйка вечера с немалым опытом, сразу поняла, что настал переломный момент. После подобных инцидентов вечеринки либо тут же сворачиваются, либо, напротив, только начинаются. И она решила, что уж ее-то вечеринка не сорвется из-за возмутительного фиглярства этой невоспитанной и гнусной, но, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, очень смазливой девицы. Тут вся хитрость заключалась в том, чтобы превратить скандальный поступок во что-нибудь презабавное. И тут же ей на память пришли сцены костюмированных балов, на которых ей довелось побывать, и она подсказала дерзкой девице следующий жест, сделав это столь же изящно, как помешивают костяной палочкой шампанское в бокале, и в то же время непринужденно и легко.