такого зверя разумного, мол, ни разу больше с рогатиной он не выйдет. И обучать охоте никого не возьмется.

И долго отец свое слово держал, года два или три. Кто уж к нему только с просьбами медведя добыть ни подступался, каки деньги велики за шкуру медвежью ни сулили. Все одно на своем Беляй стоял, под напором чужим не прогибался.

А слава о нем как о великом охотнике по всему княжеству давно прокатилась, в терему уж знали, кто медведя добыть может.

Правил тогда старый Вязель, не энтот князь Владивой, разумный да сердечный, а отец его. Молодой Вязель суров был да честен, уважали его да боялися и свои, и чужие.

А под старость лет чудить князь начал, капризным сделался, что дитя малое. Как захочет чего — так уж от своих хотелок не отступится, никаких возражений не принимает. Все в лепешку разбейтесь, но достаньте уж, чего ему надобно.

Как обженился он на той Зимаве — девке спесивой, коварной да горластой, так совсем уж умишком повредился. И стал забав разных подальше от терема искать, все удаль молодецкую юной жене казать хотел. А кака-така удаль на шестом десятке лет?

У мужиков забавы, известно, простые: охота да рыбалка, банька да чарка. Ну, там еще на коне перед девками поскакать, да в поход военный сходить ненадолго.

Зимава что ли его науськивать стала, что настоящий мужик должОн хоть одного медведя в своей жизни сам завалить. Уж тогда, поди, муженька старого на верную погибель хотела спровадить, овдоветь уж бабе не терпелося, со всех ног к тому торопилась, как после четырех девок сыночка, наконец, народила — наследника.

Вязель в один день на уговоры коварные и поддался, ножкой в терему на крыльце при честном народе топнул и всем заявил, что на охоту уходит, и без медведя в Град не воротится.

Вот уж то забота служилым людям — как старика Вязеля от беды уберечь, да медведя все ж таки добыть срочно. Негоже князю слова на ветер бросать, придется уж как-то выполнять обещание.

Охотник из Вязеля и в молодости никудышный был, а уж чтобы в старческой немощи за рогатину браться да на медведя идти — то уж совсем неразумно.

Вот и понаехали к нам в Козлятино служилые люди из терема, стали требовать, чтоб Беляй на охоту вышел да медведя для князя добыл. Они уж потом на весь Град раструбят, что Вязель сам зверя завалил. Да, кто ж в ту байку поверит?

Хотя народец все ж таки доверчивый, мож, и поведется кто. Вряд ли уж оспаривать станут в открытую. Плаха тогда завсегда перед теремом стояла, не убирали ее вовсе. В смысле — с глаз долой не убирали.

Отец наш Беляй даже перед князем слово свое давнее держит, не соглашается на охоту идти. Пригрозили уж ему тогда прислужники княжеские, что, либо он рыкаря добудет и с медведем из леса воротится, либо его самого на ту рогатину насадят — выбор, значит, такой предоставили.

Посмотрел тятька на нас, детушек малых, сказал, чтоб зазря не ревели да мамку слушались, и пошел со двора. Тогда семеро нас было уж, Даренка — сама младша еще под стол пешком ходила. Молодой, крепкий мужик — и тридцати двух годков тятьке не исполнилось, ему бы жить да жить, сынов и дочерей на ноги подымать, а потом внуков нянчить. Да, все уж по-иному вышло…

Энти прихвостни княжеские тогда с ним в лес пошли. Старый Вязель тем временем у нас на печке прилег, кости греет, медведя своего дожидается. Пирогов с капустой у мамки все просил да воздух в избе портил. Двоих дюжих парней к нему приставили — те присматривали, чтоб старик с печи не кувырнулся, об пол не расшибся нечаянно.

Дальше уж Трегуб сказывал, из наших крестьянских парней, его тогда в лес с Вольгой погнали, чтоб медвежью тушу с охоты тащить.

Не водил отец долго княжьих людей по лесу, время зазря не тянул, следы медведя быстро сыскал. Велики таки лапы у того медведя — уж сказывали… Взял рогатину свою да на зверя двинул, а рыкарь на задни лапы привстал удивленно — как и не ждал беды такой, будто знал давно, какой зарок Беляй себе дал.

Закинул тогда отец рогатину свою в болото подальше, чтобы княжьи люди уж достать не смогли. Те все за кустиками поодаль схоронились, а один самый резвый даже на елку как-то вскарабкался.

Раскинул отец руки тогда широко, да браться пошел с медведем. Обнялись они — человек и зверь лесной, облапили друг друга крепко, да вместо слабого человека да обычного медведя появился один седой медведь — огромный, просто великанский, с хорошую елку высотой. Так уж Вольга сказывал про рост звериный, а Трегуб спорил, что с пол-елки, не выше. Тут уж они, поди, оба преувеличивали, знамо, что у страха глаза велики.

— А князь? — первый раз решилась перебить Нежданка тот рассказ. — Как уж он в терем без добычи воротился?

— Да, заставили мамку нашу в сундуках пошукать, да сыскала она шкуру медвежью, из тех, что еще раньше Беляй на охоте добыл. Моль из нее вытрясли у нас на дворе, да в терему Зимаве Вязель под ноги шкуру ту бросил.

Уж тут не сдержалась Нежданка — хихикнула.

— Долго еще байка по княжеству ходила, что уж такой ловкий Вязель охотник, что шкуру с медведя снял, а зверь того даже не заметил, и ходит теперь голышом по лесу — девок пугает.

Горько такое слышать, а все равно почему-то смешно. Очерствела что ли душа по краюшку от бед своих, чтоб над шутками такими смеяться?

— Говорят, что медведь без шкуры уж очень на человека похож, — задумчиво вспомнила тетка Любава. — Мож, потому отец не захотел больше охотиться? Братом лесным рыкаря считать стал?

Обе молча сидели, думали о своем.

— Как мать овдовела, мы уж потом из Козлятино в Поспелку перебрались поближе к родне, — вспомнила тетка. — Мож, поэтому тебе ту историю никто не рассказал? В Козлятино то все знают…

— А он правда с пол-елки высотой, — Нежданка почему-то шепотом откликнулась. —