размеру подобрала, тайком от мамки к пуховому платку еще шапчонку мехову добавила — из зайца что ли.

Вышла Нежданка из Кузовков совсем другим человеком. Через три дня пути была уж она в Медоварах.

Всю науку Надейкину хорошо помнила — как сани выбирать, к кому подсаживаться можно, как на тулупы смотреть — мехом внутрь али наружу вывернуты. Так левобережных от правобережных и различала. Шкурками беличьими платила, яблоки да пироги из котомки жевала — так уж и добралась.

Соскочила с чужих саней на самой окраине Медоваров. Большая то деревня была, да вовсю дальше строилась. Стучали топоры мастеровые — справа две избы ставили, да и в конце деревни строительство какое шло, пилы оттудова визжали.

Захотела Нежданка пешком пройтись да осмотреться.

Мальчишки средненьки — не больши, не маленьки — с санками на горки шли. Решила у них спросить, где тетка Любава живет. Шли мальцы из деревни, уж обратно, поди, не поворотят, коли кататься на санках наладились. А, значит, и весть по Медоварам о чужой девке сразу не разнесут.

Не хотела Нежданка, чтоб раньше времени о ней узнали. Надеялась, что успокоится, да как сама готова будет, так в заветну калитку и постучит. Чай, сердечко в груди шибко трепыхается, на мороз выскочить норовит от волнения.

Спросила она у баб в Кузовках неосмотрительно, где платья шьют, так потом полдеревни в нее пальцами тыкали — до дома Потворы провожали да через два часа взглядами любопытными из деревни и выпроваживали.

Быстро Нежданка училась на своих ошибках, так что, теперь правильно выбрала, у кого спрашивать. Куды ни ступи — везде закавыки какие, везде думать надобно.

Три легких дня она сюды добиралася. Али — на три долгих да трудных года тот путь растянулся… Тут уж как посмотреть.

Вот она, поди, та калитка — дом в три оконца, слева колодец, груша на дворе под снегом на леву сторону наклонилася — все, как мальцы с санками обсказали. Страшно почему-то ошибиться. Страшно, что погонят, не примут…

Решила Нежданка дальше по улице пройтись, дух перевести, другие избы посмотреть — увериться, что не ошиблась. Да, знала уж, что энта изба с грушей ей нужна — дом родной тетки Любавы, мамкиной старшей сестры, что давно от семьи в Поспелке откололася. А все ж таки…

Мимо прошла, бредет до конца улицы, снег ногами загребает, дыхание выравнивает. Не хватало еще с порога у тетки совой раскричаться.

На другом конце Медоваров, ближе к леску, тоже избу ставят. Хорошо зимой строить — лес сухой, аж под пилой звенит. И пахнет как вкусно сосной свежей… Закрыла Нежланка глаза да вдыхает. Детство раннее вспоминается, когда зимой дед Василь да тятька по дереву прямо в избе резали ковшики, коромысла да корыта. До чего уж родной запах… Навернулась слезка, откуда ни возьмись набежала. Трет Нежданка глаза, хочет избу резную получше рассмотреть.

А уж какой конек на самой крыше — такой ладный, прямо как настоящий. Задрала голову, варюжку морозную ко лбу приставила, чтобы солнце яркое не слепило. Жмурится, изо всех сил старается получше конька разглядеть.

Два парня на крыше делают чегось — как уж упасть не боятся. Высоко так… Тут один из мастеров распрямился в полный рост да против солнца встал.

А Нежданка… Где стояла — там и в снег присела. От удивления. Светит солнышко зимнее пареньку в макушку, ухи красные огнем горят. Вот уж дурак какой Ванька — все шапку не носит!

Он это! Лица толком не разглядеть против света, да таки ухи приметны и бороду курчавую как не узнать. Возмужал, вширь раздался, да по всему видать, что он.

Зажала Нежданка себе роток двумя ладошками, чтобы уж не закричать, чтоб не сорвался он с крыши. Сидит в снегу, шелохнуться боится, глаз с Ваньки не сводит.

А тот, как почуял что, к лестнице по крыше побег, спускаться стал. А потом напрямки, через снег глыбокий к ней пробираться стал.

Вот уж и свиделись, наконец. Даже не верится…

Залилась Нежданка слезами, да, поди, первый раз в жизни своей от счастья плакала.

— Жива! Жива радость моя ненаглядна! — уж Ванька завопил.

Подхватил девку, поднял ее из сугроба, сгреб в охапку да на руках закружил.

— Почто шапку не носишь? — она сквозь слезы спросила.

Да, тут как засмеются оба, что такого радостного смеха давно старые Медовары не слыхали.

Дружки Ванькины топоры да пилы побросали, на девчонку дивятся. Хороша собой, да, чай, не княжна, не принцесса заморская — тулупчик простой крестьянский, шапчонка заячья в снег слетела, под платком волосья путаны, скулы высокие, подбородок да неба дерет, а очи ясные, что озера студеные, и в них счастье плещется.

— Как ты тут? — уж Ванька спрашивает. — Через две седмицы за тобой ехать на хутор собирался.

— Да, вот уж не утерпела, сама добралася, — Нежданка смеется. — А ты тут как очутился? Почто избы строишь? Я ж тебя по всему княжеству при лошадках искала, все конюшни, поди, обошла. Меня кони на тракте в лицо узнают, не иначе.

— Дык, я так и подумал, что меня при конях искать станут, вот уж и решил всех разом обмануть, — засмеялся Ванька. — Чай, я по дереву сызмальства резать любил, вот уж подрос — с ложек на избы перекинулся. Каки хошь фигуры вырезаю.

— Твоя работа? — Нежданка на конька узорного варюжкой показала.

— Ага, — довольно Ванька улыбнулся. — Нравится?

— Шибко очень! — девчонка закивала. — Чай, счастливый дом будет под крышей такой.

Улыбнулся Ванька, да хитро так глянул.

— Замуж за меня пойдешь? — прямо тут меж стружек да опилок спросил. — Люблю я тебя, Жданка моя, уж еле сыскал, еле дождался… Нам с тобой избу ставлю, твой конек будет, коли захочешь… Наше счастье под той крышей поселится.

Ничего Нежданка не ответила, слезы ручьями пуще прежнего из глаз потекли.

Как бы она хотела, чтоб все так и случилось, как Ванька сказывает, только…

Только куды уж теперь замуж за него идти,