Вздохнула печально Нежданка. У нее, чай, тоже не было складной семьи, чтоб с заботой да любовью… Саму сильну любовь, каку видала, — то промеж Вандой и Балуем, не семья, конечно, а все ж любовь… Да, и княгиня Рогнеда с князем хорошо живут вроде.

— С одной стороны, ни о чем не жалею, что знахарскому делу обучилась, да живу не как все, не крестьянским трудом, а травами дикими, сборами от недугов разных, — вздохнула Нелюба. — А с другого боку жалею все ж таки, что любви обычной земной так и не узнала, что семьи нет, детушек не народила… Думаю иногда, мож, имя сменить надо было еще давно? — посмотрела на Нежданку да улыбнулась.

— Да, разве ж можно имя менять? — выдохнула от ужаса девчонка.

— А чего ж нет? — засмеялась тетка Нелюба. — Имена, как у нас с тобой, — энто ж целое послание ребенку на всю жизнь… Как наказ суровый да жестокий… Мол, нелюбима ты, дочка, уродилась, плоха ты слишком — нельзя тебя любить, не для тебя любовь на белом свете придумали… Беда в том, что не в одном имени тот наказ читается, то уж кажный день нелюбимому ребенку в глаза тычут по-всякому… А уж помрут родители, али само дите из дому сбежит от невыносимости такой, да все одно уж тот наказ уж в головушку заколочен накрепко, сама себе твердить заместо матушки будешь… И все плохое, что вокруг случается, на себя цеплять станешь, во всем вину свою чувствовать… Поздно уж я поняла, как разрушительна та сила злая, сколько уж крепких людей сгубила…

— А как имя-то сменить? — Нежданка так сильно за ту мыслю ухватилась, что остальное и не дослушала.

Нечаянно Марыську прижала, та уж царапаться начала, чтобы спастися.

— К волхву вроде идти надо, — вспомнила тетка Нелюба. — Только в нашей глуши я и не знаю, где те волхвы обретаются, ни разу за всю жизнь ни одного не встречала.

Посмотрели Нежданка с теткой Нелюбой друг на дружку да засмеялися.

— А, коли сам человек… нечаянно чужими именем назовется? Тогда не считается? — спросила уж девчонка.

— Откуда ж мне знать, — улыбнулась Нелюба. — Коли один-другой разочек его так назовут, мож, и не считается… А ежели много раз, долго чужим именем кличут, то уж и без волхва, чай, новое прозвище прирастает к людине, а старое имя с прежним наказом уж забываться станет.

— Да, ладно! — вскрикнула Нежданка.

— Вона меня все Нелюбой кличут, даже в глуши лесной общаться с кем приходится. «Не люба» в уши кажный день с разных сторон летит, тут уж никак от того наказа мамкина не отгородишься, — нехотя уж то знахарка сказала, жаловаться она не любила.

Сама даже не знала, почто девчонке все думки свои за пятьдесят шесть годков выдала. Хитро девчонка клубочек мыслей ее расплела, за нужную ниточку сразу потянула.

«А ведь меня уж три года никто Нежданкой не кликал, — вспомнила. — Озаром жила да Славкой — добрые то имена, сама выбирала. Мож, теперь у меня и наказ другой на всю жизнь? Не хочу сызнова Нежданкой оборачиваться…»

Глава 65. Новости из Града

Ночью колотили страшно в дверь. Нежданка уж на печке схоронилась, малиновых от Прозора ждала, да в скорую погибель свою поверила сызнова.

А то рыбак оказался Треска, что из самых Кузовков за теткой Нелюбой сквозь пургу на санях примчал — в деревню к хворому парнишке свезти.

Вернулась знахарка только под вечер, цельный день ее Нежданка ждала, даже щей наварила без посторонней помощи.

Платок пуховый у тетки Нелюбы весь в снегу — второй день уж пурга да метели. Связка рыбы, чем деревенские отблагодарили за лечение, на обратном пути в огромну сосульку превратилась.

Когда уж отужинали, да отогрелась тетка Нелюба в родных стенах, тогда уж вспомнила она, что рассказать Нежданке хотела:

— Привезла я тебе новость из терема, да таку плохую — мужики говорят… Не знаю уж, сказывать али как…

Встрепенулась девчонка, с печки соскочила, рядышком на лавке присела:

— Сказывать, сказывать, — лохматой головой кивает.

Вздохнула тетка Нелюба, да по глазам уж видит, что важно то для нее. Плещется страх в морозных озерах с тонкой каемкой по краешку. Ладно уж, придется сказывать.

— Жил в терему степняк один… Коршуном что ли кликали, — начала свой рассказ знахарка. — Был он, оказывается, ханским сыном, да пленил его наш князь на поле ратном…

Нежданка уж вся дрожит, унять тот озноб не может.

— В одеяло завернись, — тетка Нелюба велела.

Нежданка только космами помотала, не хотела историю прерывать.

— Не буду без одеяла дальше сказывать, — строго погрозила Нелюба девчонке. — Зазря что ли я тебя лечила столько времени.

Не успела глазом моргнуть, а Нежданка уж коконом в одеяле на лавке сидит — в три оборота завернулась.

Засмеялась хозяйка да дальше уж продолжает, коли так.

— Три али четыре годка тот Коршун чернявый в терему прожил, да, не пленником — гостем дорогим князь его у себя принимал, за стол рядом сажал, детушек родных доверил обучать, — продолжает тетка Нелюба свой сказ.

Знает то все Нежданка, да не торопит, не перебивает, новостей последних из последних сил ждет. Нет уж терпежу никакого.

— Убег, значит, он из терема, в свои тюльпановы края подался, — дальше уж баба пересказывает, что в Кузовках из десятых рук, поди, узнала.

Тут уж закусила губу девчонка, сразу все ясно вспомнилось, как оно было…

— А через десять деньков прислали к воротам Града таку страшну котомку, — наморщила лоб тетка. — Черняву башку того Коршуна сам хан тюльпановый нашему князю Владивою послал. Не принял обратно сынка родного, значится, — предателем посчитал.

Вот уж чего угодно могла ждать Нежданка, но уж не такой страшной развязки.

Хотела она, чтоб Коркутхан поплатился за то, что бросил ее одну в лесной избе. Да смерти ему не желала.

В разуме не укладывалось, как? Как отец родной мог сына своего загубить?! А Коркут так в шатры родимые рвался, чуть не помер с тоски