Но Луиза Савойская не отказалась от борьбы, быстро изыскав новый способ, как увести Брэндона от королевы. А заодно и Франциска. Ангулемы собирались в замок Амбуаз на охотничий сезон, выехать предстояло со дня на день, и она упросила Людовика отпустить посланника английского короля с ними.

Приглашение было сделано так, что Брэндон не мог отказаться. Охота – тот повод, отказ от которого могут воспринять как оскорбление. Переговоры приостановились, особых дел нет, а у него имелись указания из Англии наладить дружеские контакты с возможным претендентом на трон – Франциском. К тому же его отъезд отведет подозрение от них с Мэри, особенно теперь, когда они были напуганы возможностью разоблачения. И он уехал, даже не успев как следует попрощаться с Мэри. Так, всего несколько официальных фраз в присутствии Людовика, который уже не вставал с постели и таял прямо на глазах.

Луиза могла быть довольна. Она уже вынашивала новый план: чтобы отвлечь мужчину от женщины, нужна другая женщина, а Гриньо как-то сообщал герцогине об интересе, проявленном Брэндоном к любовнице Франциска – прекрасному тюльпану Жанне Лекок. Луиза уже успела предварительно переговорить с этой дамой. В последнее время Франциск к ней заметно охладел, а Жанна имела цель добиться для себя и своего мужа дворянского звания, и готова была услужить. К тому же ей нравился герцог Саффолкский...

Декабрь в том году выдался бесснежным, но необыкновенно холодным. Землю сковало морозом, словно железом; деревья, лишенные листьев, стояли тихие, нагие, словно озябшие нищие. Спасало только безветрие, а застывшая дорога была даже удобна для передвижения.

Кортеж герцога Ангулемского двигался медленно. Всадники ехали в подбитых мехом колетах; на мулах покачивались носилки дам, обогреваемые изнутри жаровнями с углями; грохотали колеса фургонов, в которых везли обычный при переездах багаж: баулы с вещами, ковры, подсвечники, разборную мебель. Замки в те времена обычно стояли пустыми, всю утварь их хозяева привозили с собой, а это делало передвижение замедленным и весьма неудобным. Правда, иного переезда тогда себе и представить не могли. На ночь путники делали остановки в замках и монастырях, где им обустраивали надлежащий ночлег, поутру выезжали и ехали целый день, перекусывая на ходу.

Через неделю впереди показалась полноводная, величественная Луара. Тополя вдоль её берегов стояли, будто притихшие стражи, уныло кричали галки в их ветвях, тянулись к небу столбики дымков хуторов и деревень, застывшие, как колонны, в холодном безветрии.

Кортеж двигался по хорошо проторенной торговой дороге вдоль реки. Луиза, то и дело приподнимавшая полог на носилках, вглядывалась во главу кавалькады, где ехали бок о бок её сын и герцог Саффолк. Она заметила, что едва королевы не оказалось рядом, как эти двое мужчин словно забыли о своем соперничестве. Слишком многое сближало их – оба интересовались политикой, оружием, способами охоты, и им всегда было о чем поговорить. Со стороны это походило на зарождение дружбы, и Луизу это беспокоило. Она то и дело посылала вперед Гриньо узнать, о чем они толкуют и чем это так веселит сына этот коварный англичанин? Вот и сейчас Гриньо, ехавший некоторое время подле них, среди веселых друзей Франциска, вернулся к Луизе.

– Ничего особенного, мадам. Они рассуждают о нравах замужних женщин, обсуждая отношения меж супругами и тяжесть супружеских уз.

– Вот как? – усмехнулась Луиза. – И чем же им не по нраву брачные отношения?

– Ваш сын, мадам, говорит, что есть столь злые жены, что колотят мужей, даже ставят им шишки. А милорд Саффолк добавил, что добрые жены зачастую наставляют мужьям рога.

Луиза оправила мех своего капюшона.

– Этот Саффолк знает что говорит. И, несомненно, предпочитает добрых жен.

Она имела в виду королеву, оставшуюся ухаживать за Людовиком, но помимо воли поглядела туда, где ехала Жанна Лекок. По приказу Луизы сия дама уже неоднократно пыталась привлечь внимание Саффолка, но, странное дело, именно сейчас Франциск словно вернул ей свою благосклонность. Луиза с удивлением поняла, что её сын попросту ревновал, воспылав нежными чувствами к Жанне именно тогда, когда мать намекнула ему, что следует уступить сей нежный тюльпан английскому посланнику.

Луиза опять отослала Гриньо вперед кавалькады. Она слышала смех сына... Какой же он ещё ребенок, её Франциск! Он ловит удовольствие от сиюминутной прихоти, не думая о будущем. Сейчас ему хорошо, с англичанином, и он не вспоминает, что этот человек – его недруг. Он и матери так сказал – мсье Саффолк интересный собеседник и нет ничего дурного в том, что он сблизился с посланником английского короля! Луиза опять услышала веселый смех Франциска: её сын почти падал на холку коня, хохоча над тем, что сказал Саффолк, смеялись и остальные. Гриньо же, напротив, отъехал мрачный и удрученный. Он игнорировал знаки герцогини, так что Луизе не сразу удалось подманить его к себе, пришлось посылать за ним пажа.

– О мадам, – начал недовольно Гриньо, – не посылайте меня более к ним. Я не вписываюсь в их компанию, и ваш сын позволяет этому женамутье издеваться надо мной.

– В чем дело? – нахмурилась Луиза.

– Дело в моих усах.

Итак, усы! В моде были чисто выбритые лица, а пышные подвитые усы гувернера Франциска уже стали притчей во языках. Сидевшая в носилках подле матери Маргарита Алансонская подалась вперед. Глаза её озорно блеснули.

– Что же такого ужасного сказал мсье Саффолк, а, Гриньо?

– Да как вам сказать, мадам. Он спросил, зачем я ношу усы. Я же ответил, что не желаю их сбривать, ибо не знаю, пойдет ли мне без них. На что англичанин посоветовал мне сбрить их сначала с одной стороны, чтобы проверить, как я буду смотреться.

Маргарита захихикала, пряча лицо в муфту. Луиза же возмутилась. Почему её сын и все его друзья позволяют себе так потешаться над её верным человеком? Это дало ей повод подозвать к себе сына, дабы попенять ему за насмешки над Гриньо. И одновременно Луиза сделала знак ехавшей верхом Жанне Лекок приблизиться к Саффолку.

Жанна слыла умелой наездницей, редко прибегавшей к езде в носилках. Щеки её от мороза совсем разрумянились и, когда она нагнала англичанина, выглядела мадам Дизоме прелестно. Она заметила невольное восхищение в его глазах – таких по-девичьи красивых на обветренном, мужественном лице воина. Чарльз ей нравился, как нравился и приказ Луизы соблазнить его. Но Франциск... По утрам, покидая её ложе, он также просил её быть полюбезнее с английским посланником, но едва она приближалась к нему, герцог Алансонский вмиг оказывался рядом, выглядя таким же влюбленным, как и в самом начале их романа. Жанна испытывала от этого удовольствие, но желала угодить и Луизе, пообещавшей ей и супругу дворянское звание, если она соблазнит Саффолка. Супруг даже поддерживал её в этом, он был покладистым мужем. Но вот Саффолк... Жанна чувствовала, что нравится ему, и все же он держался с ней лишь подчеркнуто вежливо, даже словно сторонился.

Сейчас, когда Луиза заставила Франциска пересесть к ней в носилки, у Жанны появился шанс побыть с Саффолком наедине. Она была женщиной неглупой, знала толк в светской болтовне, однако, несмотря на лёгкую игривость её речей, этот англичанин ни на йоту не нарушал границ известной любезности, и она так и не нашла способа перевести разговор на более откровенную тему. Жанна даже расстроилась. Неужели правда то, что говорят, – этот красивый мужчина влюблен в королеву... верен ей. Чушь! Жанна знала, что мужчина не умеет быть верным, когда перед ним новая женщина и есть возможность добиться её благосклонности.