У Гриньо тряслись руки, когда он шагнул в темный проход. Здесь темно и холодно, на стенах не горят факельные светильники, сюда не приходит ночная стража... И почему он сразу не догадался, что именно здесь любовники могли назначить свидание?

В полумраке ему приходилось двигаться почти на ощупь. За поворотом, в конце галереи, он увидел слабо светлевшее окно. И тут почувствовал под ногами какую-то возню. Проклятье!.. Он и не заметил, как за ним проскользнул Курносый, и еле успел подхватить пса. Гриньо застыл, прислушиваясь, присев в нише стены на выступ. Он опасался выдать себя. Идти ли дальше? Не лучше ли обождать? Или вернуться и позвать свидетелей? Но не уйдут ли любовники, пока он будет отсутствовать? Или, если он, приведя людей, поднимет шум, не выскользнут ли они через какой-нибудь запасной выход? Гриньо знал, как запутаны переходы Ла Турнеля и мог предположить, что королева и Брэндон предусмотрели возможность использования другого хода. Оставалось ждать, чтобы выяснить, где они проводят время, убедиться во всем.

Курносый беспокойно возился у него на руках, пару раз пытался вырваться, трепал манжет, потом заворчал, даже хотел укусить державшую его руку. Пес мог выдать Гриньо, и он ради осторожности быстро свернул ему шею. Когда гувернер укладывал в угол безжизненное тельце, он уловил какой-то звук: словно бы слабый вскрик, потом стон, полный удовольствия, затихающий, нежный. Оказывается, любовники были совсем рядом! Гриньо весь превратился в слух. Узнать бы, где они... Выяснить, где их гнездышко, тогда в другой раз ему удалось бы неожиданно застать их. Эти двое... Гриньо вспомнил старую поговорку: «Ловкая женщина никогда не останется без наследника». Ах, эта рыжая англичанка! Поняла, что старый муж не в силах сделать ей дофина, обеспечить трон после своей смерти, и нашла молодого любовника. Да она просто обкрадывает его господина герцога Франциска, которому трон должен принадлежать по праву!

Он четко разглядел, откуда они вышли – вторая дверь слева от окна. Неподвижно сидя в нише окна, он заметил два еле различимых силуэта во мраке. Тихий шепот, английская речь... Гриньо больше не сомневался, кто был возлюбленным королевы. Саффолк! Он услышал звук поцелуя и тихие удаляющиеся шаги. Он сидел, задумчиво вертя в руках зеркальце. Это была улика. Что теперь? Прежде всего, дождаться, когда откроют ворота Ла Турнеля, а потом сообщить герцогу, поставить в известность короля... Гриньо уже довольно потирал руки.

Однако утром, когда он присутствовал на церемонии утреннего одевания Франциска, Гриньо вдруг осознал, что все не так просто. Франциск то и дело говорил о королеве, собирался навестить её, восхищался той самоотверженной заботой, с какой она ухаживает за больным Людовиком. Ха! Все это слова. Франциску и дела не было до отношений Мэри и короля – он просто видел королеву в ином свете, он был влюблен. И влюблен настолько, что не пожелает поверить в её измену. Он ведь всегда идеализировал женщин; а что может предоставить ему в доказательство Гриньо, кроме своих слов и уверений? И ещё Гриньо понял, что его воспитанник, привыкший считать себя неотразимым, вряд ли ласково отнесется к человеку, который укажет ему на то, что им пренебрегают. Особенно ради Саффолка! Ибо сейчас Франциск опасался Саффолка, и Гриньо был в курсе почему. Все из-за последнего поединка на турнире. Франциск тогда совершил глупость: он получил травму, не мог сражаться и вместо себя послал на бой с англичанином немецкого рыцаря, известного поединщика. Уже если бы раскрылось одно это, могло бросить тень на Франциска, но он рассчитывал, что непобедимый немец сможет справиться с Саффолком, а честь победы достанется ему, Ангулему. Многие из его друзей тогда советовали герцогу отказаться от этой затеи, но он был зол, не желая, чтобы все лавры и восхищение королевы достались сопернику, и решился. Тогда же Бониве даже перешел на сторону Саффолка, хотя это могло рассорить их с Франциском, а оказалось, только сдружило. Ведь Саффолк сломал забрало и видел, что его соперник – не герцог Ангулемский, а если бы Бониве не отогнал распорядителей и герольдов, о подмене бы узнали и остальные. Франциск мог оказаться в щекотливом положении, и был благодарен Саффолку за его молчание. Что же теперь? Как он воспримет известие о том, что его обожаемая королева и благородный соперник вступили в связь?

Гриньо слыл неглупым человеком, и решил немного обождать, покуда ему не подвернется более основательная возможность открыть всем глаза на измену королевы. Поэтому он, как ни в чем не бывало, отправился с Франциском навестить её величество. Как же мила и кокетлива вела себя с Франциском королева! Вот уж воистину, нет предела женскому коварству. Гриньо было больно видеть, как очарован этой вертихвосткой его воспитанник. А королева, не заметить невозможно, – более не была игривой девушкой, невинной даже в обольщении. Теперь в ней словно пылало какое-то потаенное пламя – пламя страстной, уверенной в своих чарах женщины. Ах, если бы это заметили и остальные! Любовники ведь ни о чем не подозревают, и какой же можно будет раздуть скандал!.. Гриньо не опасался скандала, он его жаждал. И слишком поздно понял свою ошибку.

В покоях королевы появился мрачный, удрученный Саффолк, за которым шел паж, неся что-то, накрытое покрывалом. Герцог сразу же направился к королеве.

– Ваше величество, мне сообщили, что вы тревожились о своей собачке и велели найти её.

Он сделал знак пажу скинуть покрывало.

– Курносый! – только и ахнула Мэри.

– Его убили, свернув шею, – не останавливался ни на минуту Брэндон. – Это произошло не позднее этой ночи, его трупик был найден в пустом крыле Ла Турнеля, там, где окно галереи выходит к реке.

Более ясно он объяснить не мог. Мэри побледнела, глаза её расширились, она нервно сжала мех пелерины у горла. Но если не знать, что её так взволновало, можно было подумать, что королева просто разгневана и возмущена. Брэндон смотрел на неё, не отрываясь, и она взяла себя в руки, черпая мужество в его взгляде.

– При дворе все знали, что это мой пес, подарок его величества. И убить его... Это наглость и неуважение к моей особе.

Гриньо невольно поглубже натянул берет на глаза, вжав голову в плечи. Любовники были предупреждены, получив сигнал опасности, и теперь даже имели возможность под благовидным предлогом выяснить, кто их выследил! Когда же королева заявила, что хочет расследовать, кто нанес ей это оскорбление, он понял, что прежде всего расспросят швейцарскую охрану, которая все видит, и теперь молчаливый швейцарец, отказавшийся принять его деньги, не станет скрывать, чего от него требовал усатый господин, таскавший под мышкой собачку королевы.

Что ж, он оступился. Гриньо это понял, натолкнувшись на не лишенный злорадства взгляд Анны Болейн. Итак, такой пустяк, как свернутая шея королевской собачки, может обернуться для него опалой! И эти двое – королева и Саффолк – постараются добиться, чтобы тот, кто их выследил, был услан далеко и надолго, тем более, что доказательств у него нет. Но Гриньо уже знал, как поступит: он не станет дожидаться, когда на него падет подозрение. Он уедет сам, к человеку, который безоговорочно примет на веру его слова, прислушается к ним и начнет действовать. Он поедет в Роморантен к Луизе Савойской.