Во-вторых, в ту эпоху девственное зачатие казалось столь же неправдоподобным, как и в наши дни. Оно противоречило культурному контексту Ветхого Завета, где девственность оценивалась отрицательно. Вот почему данный Марией обет вечно оставаться девственницей (из текста Луки можно сделать вывод, что обет был дан), долго считался несовместимым с образом мышления иудеев, которые отводили женщине место продолжательницы рода. Были серьезные основания считать рассказ о зачатии Иисуса позднейшей выдумкой. Так продолжалось, пока в одном свитке из числа кумранских рукописей не было обнаружено упоминание об обетах целомудрия, которые принимались из религиозных соображений даже замужними женщинами. В тексте рукописи перечислены несколько таких случаев, и это позволяет предположить, что подобные обеты принимались не так уж и редко. «Если юная дева приняла обет целомудрия, не спросив отца, он может освободить ее от клятвы. В противном случае и отец, и дочь связаны этим обетом. Если замужняя женщина приняла этот обет, а ее муж не знал об этом, он может объявить клятву недействительной. Если, однако, он не выступил против, оба супруга должны соблюдать обет». В таком случае легко понять изумление священной Девы Марии, услышавшей слова ангела Гавриила: «Как будет это, когда Я мужа не знаю?», а также удивление Иосифа, наследника рода Давида, который уже думал тайно расторгнуть помолвку.

Стремясь укрепить учение о девственном зачатии Иисуса Марией, ранние христиане, не подготовленные своей культурой к этой идее, обнаружили у пророка Исаии одну фразу, которая в Септуагинте (греческой версии иудаистской Библии) выглядела так, что показалась им пророческой. Ранние христиане сочли его пророческим. Там не было сказано о Мессии, как в иудейской версии: «Се, юная девушка во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит: с нами Бог». В переводе шла речь о «Деве» (parthenos). Нет сомнений, что этим словом в греческом варианте заменено еврейское слово ‘almah — достигшая половой зрелости девушка. Обычно такая девушка считалась девственницей, но этот отрывок из Исаии никогда не толковали как пророчество о непорочном зачатии. Матфей не в Септуагинте нашел эту идею, но его текст хорошо согласовывался с ней. Возможно, именно из-за такого вольного толкования этого отрывка иудеохристианами на своем соборе в Ямнии примерно в 85 г. новые верховные иудейские законоучители приняли решение исключить Септуагинту из списка разрешенных версий Священного Писания и оставить в нем только оригинальный текст Книги Исаии на древнееврейском языке.

Итак, получается, что и Матфей, и Лука не сами придумали историю о девственном зачатии, а унаследовали ее из более ранних рассказов, устных или письменных. Они не смогли представить факты иначе, хотя в иудейской среде той эпохи подобный рассказ мог скорее смутить слушателей, чем вызвать у них чувство благоговения: иудеи могли посчитать Иисуса незаконным сыном. (И мы уже знаем, что, когда Иисус начал свою общественную жизнь, его обвиняли в том, что он «рожден от блуда».)

Марк, писавший свое Евангелие в Риме, не чувствовал необходимости рассказывать о рождении и детстве Иисуса. Для него главным было поведать язычникам о смерти и воскресении Христа. Но то, как он описывает изумление жителей Назарета перед Иисусом, доказывает, что Марк был знаком с учением о непорочном зачатии. Речь идет о вопросе: «Не плотник ли Он, сын Марии?» Иудейское общество того времени было построено по патриархальному принципу. Потому человека называли потомком не женщины, а мужчины, даже если этот мужчина уже скончался. Однако Марк ни разу не называет имя Иосифа. То же самое можно сказать и о Павле. В своем Послании к галатам он пишет: «Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего, Который родился от жены (курсив мой. — Ает.), подчинился закону…» Павел тоже не упоминает о человеке, отце Иисуса. В Послании к римлянам он называет Иисуса Сыном Божьим, «Который родился от семени Давидова по плоти и открылся Сыном Божиим в силе, по духу святыни». В послании к филиппийцам он даже утверждает предсуществование Иисуса: «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу. Но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек…»Вероятно, Павел не решался настаивать на вполне человеческой природе Иисуса и поэтому написал именно так. Этими словами он стремился доказать, что знает: Иосиф — не биологический отец Иисуса. Многие теологи вычитывают сходный смысл у Иоанна, в стихе пролога к Евангелию: «[…] которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа (курсив мой. — Авт.), но от Бога родились».

Конечно, между Евангелием детства у Матфея и Луки есть расхождения и даже противоречия. По версии Луки, Мария жила в Назарете и там произошло Благовещение; у Матфея, видимо, только после возвращения из Египта Мария и Иосиф, убежав из Иудеи от жестокого Архелая, поселились «в городе, называемом Назарет». В этом случае разумнее довериться рассказу Луки, учитывая наши знания о клане Назореев, частью которого были Иосиф и Мария. Но преобладают все же случаи сходства.

Мы знаем год рождения Иисуса, 7 г. до н. э., но не знаем день его рождения. Посещение волхвами, которое предположительно относят к декабрю, произошло после обряда обрезания Младенца Иисуса (самое большее восемь дней после его рождения) и очищения в Храме. Каждого первенца через сорок дней после рождения посвящали Господу, и его родители должны были принести жертву. Мария и Иосиф пожертвовали двух птиц — горлиц или молодых голубей, и это доказывает, что они жили небогато.

По рассказу Луки, который, возможно, опирался на воспоминания Марии, «праведному и благочестивому» старцу по имени Симеон Всемогущий Господь пообещал, что тот не умрет, пока не увидит спасителя Израиля. И вот Симеон взял на руки Младенца Иисуса и возвестил в присутствии его изумленной матери: «Лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, и Тебе Самой оружие пройдет душу, — да откроются помышления многих сердец». В рассказе этого же евангелиста упоминается пророчица, вдова 84 лет по имени Анна, дочь Фануила из племени асир. Она никогда не покидала Храма и всегда служила Богу через молитвы и пост. Она тоже рассказывала о Младенце каждому, кто ожидал избавления Израиля.

Четыре Евангелия ставят в центр не только обучение верующих нравственности, какой бы высокой она ни была, и даже не только весть о спасении, которое предложено всем людям. Они по-своему рассказывают историю жизни Иисуса, и пусть она озарена светом Воскресения, это все-таки жизнь человека. Евангелисты поставили себе задачу рассказать о тождественности и преемственности воскресшего Христа Иисусу из Назарета, преграждая этим путь вневременной духовности и пиетизму, которые лишены исторических основ и корней. Для них Всевышний — это Назарянин, иудейский ремесленник, который в границах своего телесного существования родился, жил и умер в Палестине I в.

Хотя окружающий мир коренным образом изменился и из него исчезла значительная часть противоречий, с которыми Иисус должен был сталкиваться, жизнь Иисуса в том виде, в котором она показана в Евангелиях, является примером для подражания и предметом для размышлений. Если освободить эту биографию от наивных и немного примитивных картин, которые сужают ее, превращая в бесплотное и стандартное видение, Иисус предстает перед нами как единственный в своем роде и необыкновенный человек, пророк, приводящий людей в замешательство, оратор, который разрушает обычаи, угрожает слушателям, раздражает их, выводит их из себя, особенно богачей, религиозную аристократию и могущественных глав духовенства Храма с их окаменевшими убеждениями. Он посещает маргиналов и обличает ханжество. Он не революционер и не учитель нравственности. Если он призывает подрывать основы общества, то лишь посредством Божественной любви, которая проявляет себя через него. Эту проповедь он ведет, используя апокалиптическую лексику, самую радикальную и убийственно резкую. Выданный первосвященниками Пилату, он был осужден и казнен римлянами как смутьян.