Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Старый семейный рецепт, — сказала она в ответ, — достался от корсиканских предков.
— А мне казалось, вы тут все индейцы.
— Папаша у нас чероки, — встряла Сэм. — А у Мэг дед по материнской линии приехал с Корсики. — Из всей компании Сэм была единственным человеком, который всерьез налегал на вино. — Папаша бросил их, когда Мэг стукнуло десять лет, и переехал в другую часть города. А через шесть месяцев родилась я. Моя матушка и папаша поженились, когда он получил развод. А когда мне стукнуло десять, он и мою матушку бросил. Видимо, у него просто цикл такой, десятилетний, на большее его не хватает.
— Ну вот, с тех пор, как он удрал в Оклахому, как раз прошло почти десять лет, — сказала Маргарет.
— Ну, а моя матушка — она из европейских евреев, — продолжила Сэм, — из какой-то такой страны, где раньше были коммунисты, а теперь просто бардак. По-моему, ей просто понравилась идея выйти замуж за индейца-чероки. Диковатая в итоге получилась парочка.
Она глотнула еще вина.
— Мама у Сэм — та еще штучка, — сказала Маргарет тоном, в котором осуждения не было ни на грош.
— А знаете, где она сейчас? — спросила Сэм. Тень покачал головой. — Она в Австралии. Познакомилась по интернету с одним типом, который живет в Хобарте. Но когда встретились вживую, ей показалось, что какой-то он противный. А сама по себе Тасмания понравилась. Вот она теперь там и обитает, в какой-то женской коммуне, обучает их делать батик, и все такое. Правда круто? В ее-то возрасте!
Тень согласился, что круто воистину, и подложил себе еще тефтелек. А Сэм между тем рассказывала, как тасманийских аборигенов уничтожили британские колонизаторы, и как под конец они устроили настоящую облаву, выстроившись цепью вдоль всего острова, чтобы выловить всех до последнего человека, но поймали одного-единственного старика и вдобавок к нему — больного мальчика. А еще она рассказала ему про тилацинов — тасманийских тигров — про то, как их истребляли фермеры, потому что боялись за своих овец, а потом, в тридцатые годы, политики обратили наконец внимание на то, что тигров надо защищать, — ровно после того, как был убит последний. Она допила второй стакан вина и налила себе третий.
— Да, кстати, Майк, — вдруг сказала она. Щеки у нее уже вовсю горели. — А почему бы вам не рассказать про свое семейство? Айнсели — они вообще какие?
Она улыбалась, но улыбка была недобрая.
— Да так, довольно скучный народец, — сказал Тень. — Никто из нас даже до Тасмании не добрался. А ты, значит, в Мэдисоне учишься. И как оно там?
— Сами знаете, — ответила она. — Я специализируюсь на истории искусств, гендерных исследованиях, и еще на скульптуре, в бронзе.
— А я когда вырасту, — встрял Леон, — стану волшебником. Уфф. Ты меня научишь, Майк Айнсель?
— Ну, конечно, — сказал Тень. — Если мама будет не против.
Сэм сказала:
— А после ужина, пока ты будешь укладывать Леона спать, Мэгс, Майк сводит меня на часок в «Приют оленя», хорошо?
Маргарет даже плечами не пожала, лишь слегка приподняла бровь.
— Мне кажется, мужик он что надо, — сказала Сэм. — И нам много о чем нужно с ним поговорить.
Маргарет перевела взгляд на Тень, который как раз усердно вытирал с подбородка бумажной салфеткой воображаемую каплю кетчупа.
— Ну, вы народ взрослый, — сказала она тоном, который предполагал, что никакие они на самом деле не взрослые, а даже если и взрослые, то лучше бы таковыми не были.
После ужина Тень помог Сэм помыть посуду — она мыла, он вытирал, — потом показал Леону очередной фокус: отсчитывал ему в ладошку цент за центом, и всякий раз, когда Леон ладошку открывал и пересчитывал монетки, одной не хватало. А потом, когда последний цент отправился вслед за остальными — «Держишь его? Крепко?» — и когда Леон разжал ладошку, цент превратился в десятицентовик. И из гостиной Тень вышел под жалостные детские вопли («Как ты это сделал? Мам, а мам, как он это сделал?»).
Сэм подала ему куртку.
— Пойдем, — сказала она. Щеки у нее горели от выпитого.
Снаружи было холодно.
Тень заскочил домой, сунул в пластиковый пакет «Протоколы заседаний городского совета Лейксайда» и захватил их с собой. Хинцельманн тоже может оказаться у «Оленя», и вот Тень и покажет ему упоминание о славном предке.
По подъездной дорожке они шли плечо к плечу.
Он открыл дверь гаража, и она тут же прыснула со смеху.
— Мамочки мои! — задохнулась она, увидев джип. — Тачка Пола Гунтера! Ты купил тачку Пола Гунтера. Ой, мамочки!
Тень открыл для нее дверцу. Потом обошел вокруг капота и сел на водительское место.
— Что, машина знакомая?
— Когда я приехала сюда, к Мэгс, не то три, не то два года тому назад — это я его и надоумила перекрасить ее в пурпурный цвет.
— Ага, — сказал Тень. — Теперь хоть понятно, кто во всем этом виноват.
Он вывел машину на улицу, выбрался из нее и запер гараж. Потом забрался обратно. Когда он вернулся, Сэм сидела тихо и смотрела на него странным взглядом, будто былая уверенность в себе начала из нее утекать, причем довольно быстрыми темпами. Он накинул ремень безопасности, и она сказала:
— Н-да. Умнее не придумаешь на моем месте, правда? Садиться в машину с психом-убийцей.
— В прошлый раз я доставил тебя до дома в целости и сохранности, — сказал Тень.
— Ты убил двух человек, — сказала она. — И тебя ищут федералы. И тут я приезжаю и обнаруживаю, что ты, под вымышленным именем, живешь дверь в дверь с моей сестрой. Или Майк Айнсель — это все-таки настоящее имя?
— Нет, — вздохнул Тень, — не настоящее.
И признание это было ему — как ножом по сердцу. Ему вдруг показалось, будто сдав Майка Айнселя, отказавшись от него, он выпустил из рук что-то очень важное: словно навсегда расстался с хорошим другом.
— Ты их и вправду убил, этих людей?
— Нет.
— Они приехали ко мне домой и сказали, что нас с тобой видели вместе. И еще этот парень показал мне твою фотографию. Как его звали-то? Мистер Шляпп? Нет, мистер Градд. Как в кино, в общем. «Беглеца» видел? Но я сказала, что никогда тебя не встречала.
— Спасибо.
— В общем, так, — сказала она. — Давай, рассказывай, что тут происходит. А я обещаю не выдавать твоих тайн, если ты не будешь выдавать моих.
— Да я никаких твоих тайн и не знаю, — ответил Тень.
— Ну, ты же знаешь, что идея перекрасить эту колымагу в пурпурный цвет была моя, в результате чего Пол Гунтер так ославился на несколько окрестных округов, и так над ним все стали ржать и прикалываться, что в конечном счете ему вообще пришлось отсюда уехать. Мы с ним, если честно, обдолбанные были оба в никуда, — призналась она.