Все рассмеялись, а Тембхара сказал:

– В том-то и дело, что никто. Желающих нет. Бедная Нонна, она не может строить свои замки и очень горюет поэтому.

– Да, – сказала молодая девушка, вздыхая, – я все яснее вижу, что раньше времени впуталась в эту историю!

– В какую историю?

– В жизнь. Надо было родиться в стотысячном году; может быть, тогда мои ледяные дворцы и пригодились бы на что-нибудь.

– И опять ты выбираешь неудачное время, – сказал Тер-Хаар. – Говорят, что в стотысячном году Солнце, как обычно через каждые четверть миллиона лет, снова попадет в скопление космической пыли, и начнется галактическая зима.

– Эпоха обледенения?

– Да. Тогда будет огромное количество льда, и столько нужно будет тратить энергии, чтобы его растапливать, что никто и взглянуть не захочет на твои дворцы.

– А Солнце тогда будет красным, как кровь, – сказала в наступившей тишине Калларла.

Все повернулись к ней, но она не произнесла больше ни слова.

– Конечно, – закончила за нее Нонна. – Солнце будет красное, потому что космическая пыль поглотит все лучи, кроме красных.

– Забавно, что вы говорите об этом, словно сами пережили по меньшей мере десяток таких зим, – вставил Тер-Хаар.

– Мы просто знаем о них, – возразила Нонна.

– Это не одно и то же, – сказал историк. – Одно дело – наблюдать самому, как галактическая весна сменяет зиму, видеть возникновение горных хребтов, образование складок на поверхности Земли, высыхание морей; другое дело – знать обо всем этом. В геологическом масштабе жизнь человека похожа на жизнь бабочки-однодневки. Мы знаем факты – не знаем фактов, потому что не можем знать, какие чувства они вызовут.

– Если бы какое-нибудь существо жило миллиард лет… – проговорила Нонна и умолкла.

Вновь наступила тишина, лишь дождь шумел за окнами.

– Мне снился недавно странный сон, – тихо сказала Калларла. – Мне снилось, будто я создала в лаборатории искусственные организмы. Это были маленькие розовые существа. Они размножались так быстро, что я видела, как розовая плесень затягивает лабораторию, и задумала провести необычный опыт. Выбрала звезду, не слишком жаркую и не слишком холодную, приблизила к ней планету подходящей величины, залила пустыни этой планеты океаном, окружила мягким слоем воздуха и привила на ней жизнь в виде моих розовых созданий. После этого я предоставила их собственной судьбе. Не помню, что было потом. Проходили сотни тысяч, может быть, даже миллионы лет, а я все это время жила и даже не старела.

– Чисто женский сон, – пробурчал внимательно слушавший Тембхара.

Калларла улыбнулась своими темными глазами и продолжала:

– В один прекрасный день я вспомнила о моем опыте и решила посмотреть, что произошло с жизнью, заброшенной на поверхность планеты. Как она развилась? Ушла ли в глубь океана? Покрыла ли континенты? Какие приобрела формы? Так думала я во время подготовки к полету. А потом, когда я летела среди звезд к своей планете, почувствовала странную тревогу. Создав белковые структуры, я открыла перед материей все возможности эволюции. И вдруг я представила себе миллионы существ, развившихся из моих невинных розовых крошек. «Видят ли они свой мир? – подумала я. – Слышат ли шум ветра? А может быть, они уже овладели всей планетой, начали изучать самих себя и задали вопрос: откуда мы взялись, как возникли?» Тогда я подумала, что дала им не только начало, но и конец, что, создавая жизнь, одновременно создала и смерть. И как раз планета предстала предо мной: закрытая облаками, огромная, как небо, и моя тревога сменилась печалью и страхом, и я проснулась…

– Вот что тебе снится! – воскликнула с завистью Нонна. – А я в лучшем случае ссорюсь во сне с испорченными автоматами!

– Твой сон возник из страстного желания творить; его все мы испытываем, – сказал я. – Его породило ожидание открытий, которые таятся в конце нашего пути, в созвездии Центавра.

– И он типичен для начала путешествия, – добавил Тер-Хаар. – Потому что потом от тоски по родине мы будем во снах не столько опережать события, сколько возвращаться в них на Землю…

– А я вам говорю, что в этом сне речь шла совершенно о чем-то другом, – возразил Тембхара, укладывая свои длинные кисти на стеклянную поверхность стола, как на клавиатуру фортепиано. – Это типичный сон жаждущего знаний биолога. Мы же ничего не знаем о развитии органической жизни на других планетах. Знаем историю жизни только на Земле и Марсе, но эти планеты – дети одного Солнца. А как развиваются живые существа при свете переменных звезд, которые то сжимаются, то расширяются, подобно пульсирующим сердцам? Ведь это изменение света должно как-то отразиться на живом веществе – самом восприимчивом материале! А жизнь на планетах, входящих в системы остывающих красных гигантов? А в сферах двойных звезд, там, где планеты освещаются попеременно то одним, то другим светилом? Или в мощных лучах голубых солнц?..

– Их излучение смертоносно, – вставил я. – Там жизнь наверняка отсутствует.

– Можно создать защитные приспособления – панцири из сплава, содержащего много солей тяжелых металлов… Подумайте: возраст звезд не одинаков, также не одинаков и возраст разных планет; значит, на планетах, подобных Земле, можно найти значительно более ранние стадии развития жизни или – более поздние, чем на Земле. Но это еще не все. Сон Калларлы ставит вопрос: представляем ли мы сами, вся наша земная флора и фауна, по отношению к другим обитателям Космоса нечто совершенно среднее, статистически наиболее часто встречающееся, либо мы – исключительный вариант, редкая особенность… Может быть, мы уникальны, и существа с других звезд, знакомясь со структурой наших организмов, будут качать головами…

– Если у них есть головы, – вставила Нонна.

– Конечно, если они есть.

– Значит, ты считаешь, что человек в Космосе – такая же редкость, как двухголовый теленок? – спросил я, рассмеявшись.

Тер-Хаар, похоже, немного огорчился, он спросил, обращаясь к Тембхаре:

– Ты ведь не утверждаешь этого всерьез?

– Я вообще ничего не утверждаю, это ее сон ставит такие вопросы. – Великий мастер кибернетики слегка склонил голову перед молодой женщиной, которая в течение всего спора сидела неподвижно и на ее спокойном лице временами появлялась, словно крошечный огонек, сдержанная улыбка.

– Ну хорошо. – Тер-Хаар повернулся к ней. – Разреши же теперь наш спор: что означал твой сон, какова была цель твоего опыта?

– Не знаю.

После такого ответа следовало ожидать, что все рассмеются, но в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом дождя за окном. Мне давно не было так хорошо и спокойно, как сейчас; в раздумье я следил, с каким достоинством передвигаются по карнизу дождевые капли.

– Не знаешь?.. – отозвался Тер-Хаар; в его голосе слышалось разочарование. – А наяву ты могла бы проделать такой опыт?