Сбитая с толку, Лайла улыбнулась.

— Поблагодарить? За что?

— За то, что позволила сопровождать тебя в этом путешествии.

Она знала, что он имеет в виду, но обратила все в шутку, внезапно ощутив зыбкость почвы под ногами.

— Мы что, отправляемся куда-то, а я об этом не знаю?

Он потянулся через стол и накрыл своей ладонью ее руку. В мерцающем сиянии свечей глаза его казались совершенно черными, а улыбка, играющая на лице, вызывала в теле приятное тепло, какое бывает после рюмки водки.

— Это тебе решать, — сказал Карим.

В гардеробе он помог Лайле надеть плащ и уже перед выходом задержался, чтобы перекинуться парой слов по-турецки с владельцем ресторана, вежливым пожилым человеком с шикарной гривой седых волос. Турок что-то ответил ему и, похлопав Карима по плечу, многозначительно взглянул на Лайлу, которой не нужно было знать турецкий язык, чтобы понять, о чем речь. Когда они вышли на улицу, щеки ее горели.

Приятное опьянение от вина, выпитого за ужином, исчезло при первом же порыве холодного ветра, ударившего им в лицо: это были отголоски бури, начавшейся сегодня днем. Когда они направились к парковке, Лайла крепко взяла Карима под руку. Ее немного пошатывало, и не только от вина. Как всегда, его присутствие слегка выбивало ее из равновесия. На этом мужчине, подумала она, должна быть предупреждающая табличка: «Осторожно! Может вызывать побочные эффекты в виде головокружения, перебоев сердцебиения и нарушений вестибулярного аппарата».

— Ты что-то притихла, — заметил Карим, когда они подошли к его фургону.

— Просто я думала о Ниле, — сказала Лайла. Это было правдой, но только отчасти. Она весь вечер время от времени вспоминала о сыне. — Я ожидала, что Нил устроит сцену, когда я скажу, что ты пригласил меня поужинать, но он повел себя так, словно ему это в высшей степени безразлично. И это очень подозрительно. — Сейчас ей казалось, что Нил находился за миллион миль отсюда и наблюдал за ней сверху, из открытого космоса. — Такое впечатление, как будто он вообще забыл, что у него есть мать.

— Он влюблен, — усмехнувшись, заметил Карим, когда они садились в машину. — Когда мне было столько же лет, сколько сейчас ему, и я находился в подобном состоянии, я завел своего осла, запряженного в телегу, с дороги прямо в канаву.

Лайла попыталась представить себе эту картину, параллельно подумав о девушке, в которую так сильно был влюблен Карим, но ее мысли снова вернулись к Нилу.

— Наверное, ты прав… Однако я не перестаю удивляться, почему влюбленность не делает его счастливым. Нил все время какой-то поникший, недовольный… Я бы не задавалась этим вопросом, если бы Феба была с ним холодна, но она, кажется, тоже без ума от него. Разве любовь не дает ощущение, будто тебе принадлежит весь мир? У нас с Гордоном было именно так. — «И точно так же сегодня вечером было с тобой», — добавила Лайла про себя.

— Вероятно, это не та любовь, какой ее представляем мы, — задумчиво произнес Карим. — Возможно, их отношения ограничиваются тем, что они с Фебой дают друг другу то, что им обоим необходимо.

— Я уверена, что в чем-то ты прав, — подхватила она. — С ними все именно так. У меня всегда было такое чувство, будто они относятся к какому-то тайному сообществу, например «Череп и кости», но в котором всего двое действующих членов.

Карим завел двигатель, но не трогался с места. Он просто сидел за рулем, глядя прямо перед собой. По лобовому стеклу тихонько барабанил дождь.

— Я тоже заметил это, — сказал он после некоторого раздумья. Затем он повернулся к ней. — Но разве это не типичное поведение в юности? В моей стране все точно так же — молодые люди бунтуют против своих родителей. Хотя, возможно, и не так впечатляюще, как здесь, — с улыбкой добавил он.

— Нил никогда не был бунтарем.

— Как и я. Но будучи его ровесником, я устроил такое грандиозное сражение с собственными родителями, что моя мать, как она сама утверждает, до сих пор полностью не оправилась от него.

Лайла наклонила голову и с любопытством взглянула на него.

— А в чем было дело?

— Они хотели женить меня на девушке, которую выбрали сами, — на дочери наших близких друзей; а я всем сердцем стремился уехать учиться в Кембридж, где мне уже назначили стипендию.

Она улыбнулась.

— Я не буду спрашивать у тебя, кто победил, — сказала она. Карим кивнул, хотя и не выглядел счастливым оттого, что стал причиной недовольства родителей. — Но я не думаю, что у Нила все происходит подобным образом, — продолжала она. — Что-то подсказывает мне, что это больше имеет отношение к его отцу, чем ко мне.

— Я уверен, что угнетенное состояние Нила объясняется тем, что его мать проводит много времени с чужим для него мужчиной, — осторожно предположил Карим.

— Не сомневаюсь. Я сказала ему, что мы с тобой просто друзья, но он мне не поверил. — Лайла говорила резко, стараясь противостоять шквалу эмоций, бушевавших в ней, как порывы ветра, от которых раскачивался фургон Карима.

Карим, нисколько не смутившись, высказался более точно:

— Другими словами, твой сын все подмечает.

Внутри у Лайлы разлилось тепло, но она все тем же деловым тоном продолжила:

— О’кей, ты, похоже, понимаешь меня. Я не стану этого отрицать. Однако это еще не значит, что я должна давать волю чувствам. — У нее возникло ощущение, будто она находится в кабинете врача и описывает ему симптомы своего недомогания. — Я взрослый человек. А взрослые, по идее, обязаны контролировать эмоции.

— Да, конечно. Но… действительно ли они должны это делать?

Он протянул руку через разделяющее их пространство и легко провел кончиками пальцев по ее щеке. Лайла почувствовала, как это нежное прикосновение вызвало ответный толчок у нее где-то внизу живота. Ощущение было настолько пронизывающим, как будто он провел рукой у нее между ног. Лайла, казалось, была парализована и не могла отодвинуться, в то время как пальцы Карима, легкие и уверенные, как у взломщика сейфов, уже скользнули вниз, по ее шее, и дошли до ключицы — части тела, которой она раньше не уделяла никакого внимания, но которую так остро ощущала в настоящий момент.

По-прежнему немного пьяная от вина, она отбросила всю осторожность и прильнула к Кариму, чтобы поцеловать его. Она приоткрыла губы и впустила его язык, вкус которого напоминал какую-то экзотическую восточную пряность. Проведя рукой по тугим завиткам его волос, Лайла удивилась тому, насколько мягкими они оказались, — словно нежная шерсть барашка. Единственное, что теперь разделяло их, с иронией отметила она, была торчащая ручка переключения передач. Но это уже не имело значения. Вновь обретшая свободу и несколько расслабившаяся, Лайла просто подняла юбку и без всяких церемоний уселась Кариму на колени.

Целуя его и давая целовать себя в ответ, Лайла не хотела прислушиваться к голосу разума, который шептал ей, что это, возможно, не просто секс, что последствия могут оказаться намного серьезнее, чем приступы раскаяния на следующее утро. Она может влюбиться в этого мужчину, и все кончится тем, что ей захочется большего, чем прикосновения его рук, вновь знакомящих ее с собственным телом, и губ, ласкающих ее кожу легкими, словно крылышки колибри, поцелуями, чем его желания, дававшего знать о себе через несколько слоев одежды. И все это лишь затем, чтобы снова разбить ее жизнь. Но на этот раз уже непоправимо.