Каждый такой грош, самая крупная серебряная монета своего времени, которую выдумавший ее король пышно именовал «вечной», делился на 12 парвусов (затем геллеров), весил около четырех граммов, имел почти три сантиметра в диаметре (для сравнения: как выпущенный к Олимпиаде 2014 года в Сочи 25-рублевик), содержание серебра поначалу превышало 90 процентов. В этот период («поначалу») на грош можно было приобрести две курицы, сапоги стоили пару монет, корова обходилась в 55. Высокопробные и красивые, пражские гроши на протяжении двух с половиной столетий выполняли функции платежного средства в нескольких или даже во многих странах. Они вытеснили из обращения популярные прежде в Европе денарии (денье, динейро, пфенниги), которые относительно быстро изнашивались и в том числе поэтому утратили стабильность веса и курса. Один пражский грош, сувенирный, лежит передо мной: удобная монетка с короной на аверсе и двухвостым львом на реверсе, приятно заработать и легко потратить.

Казна получала огромные доходы, Кутна-Гора стала королевской мошной, а также драйвером, с позволения сказать, экономического развития среднеевропейского и средневекового королевства. Город лопался от денег, сюда приглашали лучших скульпторов и архитекторов, здесь строили прекрасные соборы и замки-дворцы с явным прицелом «доказать Праге». Панорама старой Кутна-Горы прекрасна: только посмотрите от здания бывшего иезуитского коллегиума на силуэты башен и островерхих крыш, которые медленно тонут в туманной дымке над долиной реки Врхлице! Так выглядит некогда второй город королевства, который намеревался стать первым, а в нынешней республике является 59-м. Сочетание гордого великолепия и беспросветной провинциальности и поражает больше всего, а некоторых жителей Кутна-Горы наверняка ранит.

Кутнагорское финансовое предприятие поставили под угрозу гуситские войны (город сжигали дважды), и, хотя чеканка монет через несколько десятилетий возобновилась, пражский грош утратил доминирующее положение на рынке. В начале XVI века, когда в Рудных горах открыли очередные серебряные прииски, королевский монетный двор передвинули в Санкт-Йоахимсталь (от немецкого «долина Иоакима», деда Иисуса Христа и святого покровителя горняков, — нынешний Яхимов). Рудники в Кутна-Горе потихоньку истощались, и в 1550-е годы многие штольни были затоплены. Всего в кутногорском шахтном районе добыли 2500 тонн серебра и 100 тысяч тонн сопутствующей меди. Эра пражского гроша завершилась, пришло время иоахимсталера (гульденгроша), увесистой серебряной монеты весом почти в 30 граммов, потом просто талера (в России известного как ефимок), а еще через много «потом» доллара (известного в России как доллар). И оно до сих пор продолжается.

Вацлав II приказал возвести в Кутна-Горе, для удовольствия и неги своих денежек, специальный дворец Влашки-Двор («итальянский двор»), там гроши и появлялись на свет, но до поры до времени хранились в кромешной темноте коробов и сундуков. Дворец, служивший Чешскому королевству национальным банком, был хорошо охраняемой крепостью, с чеканочной мастерской, разными кузницами и сребросокровищницами, а потом превратился в запасную резиденцию нескольких монархов, которые чахли там над златом и примеривались, не сделать ли им процветавший город столичным. Под сводами Влашки-Двора происходили заметные политические события, здесь подписывались важные государственные документы. Вацлав II повелел оборудовать для личных целей роскошную часовню и великолепный парадный зал, в котором ныне проводят свадебные церемонии. Почему же все это кончилось? Историки экономики считают, что смертельный удар пражскому грошу, а заодно и перспективам Кутна-Горы нанесли не гуситы и не внутричешская монетная конкуренция, а открытие Америки — точнее говоря, открытие за океаном богатейших месторождений драгоценных металлов, обесценивших чеканившиеся в Европе монеты.

Иными словами, славу Кутна-Горы уничтожила глобализация. Получилось так: город рос, развивался, раздавался на финансовых дрожжах только для того, чтобы потом целых 500 лет приходить в запустение. Серебряное время остановилось в середине XVI века, хотя кое-что по мелочи здесь чеканили до 1720-х. В память и в назидание потомкам в Кутна-Горе остались пышные соборы Святого Якуба и Святой Варвары, настоящие каменные учебники поздней (так называемой владиславской, или ягеллонской) готики. Храм имени покровительницы горняков мученицы Варвары, на скалистой террасе над Врхлице, в окружении виноградников и иных райских кущ, прямо-таки невероятно великолепен. Сын строителя пражского кафедрального собора Петра Парлержа Ян (Иоганн) замышлял это сооружение в пору финансового расцвета Куттенберга; заканчивали возведение храма через 500 лет, в начале XX столетия, когда никаких амбиций у городка уже не оставалось. По такому Божиему дому нужно ходить, запрокинув голову и бесконечно любуясь монументальными сводами с резными ребрами. Панорама собора Святой Варвары при ночной подсветке, часиков в восемь вечера, — одна из самых прелестных картинок, которые мне доводилось видеть в своей жизни.

Подсвечник с изображением шахтера и статуя шахтера. Собор Святой Варвары, Кутна-Гора

Это настоящая фата-моргана, оборачивающая время вспять, напоминание о средневековой славе Кутна-Горы. От этой славы нам остался компактный, застывший в воспоминаниях о прошлом городской центр, и еще вопросы о том, могло ли бы все сложиться вокруг этого центра по-другому. Да нет, не могло — прошлое безальтернативно, случилось так, как случилось, и если на массивных внутренних вратах Влашки-Двора начертано Noli me tangere, то это и значит, согласно Евангелию: ни за что ко мне не прикасайся! Рудные жилы уходили в землю все глубже, горняки, призраки в белом, своими кирками и лопатами добраться до металла уже не могли (хотя спустились до 600 метров, так низко в XVI веке не зарывался никто в мире), и серебряная кровь больше не горячила город и его короля.

В Кутна-Горе кажется логичным предаваться философическим размышлениям о смысле труда, праздности и власти денег, о Великом делании, подобном алхимическому. Глазеешь на дворцовые росписи и соборные фрески, некоторые выполнены в немного голландском стиле — вот «Разделение руды», вот «Работа у лебедки», а вот и «Чеканка монет», люди-мураши копошатся, честно добывая свой хлеб, — и прикидываешь, какой именно технический способ использовался при производстве пражских грошей. В Европе было известно два: тиснение готовых серебряных кружков на винтовых прессах и прокатка раскованных полос через валки со штемпелями с последующей вырубкой монет. Думаешь, а вот неплохо бы поработать чеканщиком — постоянно при деньгах. Но при прояснении деталей такое желание пропадает: мастер превращал в гроши серебряные полуфабрикаты, ворочая трехкилограммовой кувалдой, при норме выработки в 2 тысячи монет за 10-часовую смену, то есть по три монеты в минуту. В помещении работала дюжина специалистов, они затыкали уши восковыми пробками, спасаясь от грохота, но все равно неминуемо глохли. Чеканщикам прекрасно платили, они были уважаемыми членами общества. Но нет, ни за какие коврижки!